Но самое большое неудовольствие у Ардвана вызывал дастур Бахрам. В последние годы хошедарианская церковь тянула лапы везде и всюду, стремясь подчинить умы единой воле Отца-покровителя, что сидел в своей резиденции в Рикгарде — небольшой крепости в дне пути к северу от Марибурга, и правил оттуда посредством дастуров и наместников-апологетов, наделённых всей полнотой судебной власти на местах. Военной мощью церковь тоже обладала значительной: боевой монашеский орден мог мобилизовать до трёх тысяч катафрактов, что превосходило армию каждого лорда по отдельности. Ардван полагал, что именно хошедарианская церковь являлась основным игроком и главным выгодоприобретателем в грядущей кампании. И на фоне нарождающегося под старость лет скептицизма, всё сильнее вызывало отторжение настырное стремление мобадов влезть в людские умы и установить там непоколебимый божественный порядок.
Понять до конца, в каких отношениях находятся король, Отец-покровитель и два могущественных герцога, Ардван не мог: слишком далёк он был от двора и плетущихся здесь интриг. За последние годы власть церкви многократно усилилась, но королевская власть тоже окрепла и управление землями всё больше сосредотачивались в руках одного человека. У лордов с каждым годом оставалось всё меньше свобод, любого барона или графа, выразившего несогласие с политикой Годрика, незамедлительно казнили, находя вразумительный предлог, а во всех землях посредством наместников внедрялся единый порядок. Об этом говорили, не стесняясь, на каждом углу. Не было секретом и намерение Отца-покровителя объявить Годрика Железноликого новым Великим Автократором после того, как целостность Катувеллании будет восстановлена, а ересь — искоренена.
Только вернувшись в шатёр, Ардван смог спокойно предаться размышлениям, впрочем, ненадолго: вскоре с визитом явился граф Снорри Белый из рода Рёнгвальд — один из братьев Берхильды. Он владел обширными землями в центре королевства, через которые совсем недавно проезжало войско Ардвана.
Снорри носил копну белых, словно выцветших, волос, за что и получил своё прозвище. Лицо его во многом походило на лицо сестры: вытянутое, строгое, угловатое, впрочем, не лишённое своеобразного шарма. Борозды морщин в уголках рта и глаз выдавали солидный возраст, а следы порезов говорили о богатом боевом опыте. Это был славный воин, любящий турниры, битвы и пиры, правда, в последние годы раздавшийся вширь из-за хорошего аппетита.
Вместе со Снорри явился один из его сыновей — Хейдар, такой же светловолосый, как и многие Рёнгвальды. Последний раз Ардван видел парня, когда тот был ещё худощавым подростком, с тех пор молодой воин окреп, во взгляде появился огонь, а в руках — не дюжая сила. Он был вторым сыном Снорри, и в то время как его старший брат остался управлять графством, Хейдар, будучи капитаном дружины своего отца, отправился на войну.
Снорри и Ардван обнялись, обменялись приветствиями и любезностями, а потом уселись за походным столиком и, налив вина, стали беседовать. Родственник расспросил Ардвана о поездке, о здоровье сестры, о домашних делах. Речь его была грубовата и выдавала человека, далёкого от светского общества.
— Вороны недобрый слух разносят, — сказал Снорри, — будто на границе неспокойно. Так?
— Верно, — кивнул Ардван, — слухи не врут. Проблемы имеются.
Он повторил всё сказанное королю, а так же поведал о восстании сервов.
— Времена лихие, — согласился Снорри, — люди бунтуют не только у тебя — везде. Совсем страх потеряли, сволочи. Слишком добры мы стали к ним, не то, что прежде. При моём деде сервы нос боялись поднять. А сейчас лютуют. Но, как видишь, в немилости мы у короля, вряд ли он нас послушает. Ты, наверное, уже знаешь о постигшем нас несчастье?
— Я слышал о смерти твоего дяди и соболезную потере. Но одно дело слухи, другое — слова из первых уст. Расскажи, что случилось.
— Отчего ж не рассказать? Видишь ли, беда в том, что дядя мой был слишком прост на язык и слишком хорошо разбирался в военном деле — нечета нынешнему маршалу. Он открыто заявлял, что сейчас война против юга — затея хреновая. Считал, это приведёт королевство к краху. Более того, дядя предвидел проблемы на востоке — один из немногих, скажу я тебе. Но, что самое ужасное было в его словах, и за что он поплатился головой, так это за стремление остаться в мире с южными землями и даже, представь себе, позволить им исповедовать свою религию. Ты понимаешь? Оставить им собственную религию! Разве могла эта клика святош подобное стерпеть? Но дядя ставил здравый смысл выше духовных вопросов. По простоте душевной не желал он уступить церкви, отстаивая стратегическую целесообразность, и шёл вразрез с Божьей Волей. — Снорри печально поджал губы и, помолчав, продолжил. — Сам понимаешь, хорошим это закончиться не могло. А теперь на его место сел Балдуин Фритландский — он-то воле Отца-покровителя не противится. Да и как противиться, если сам он претендует чуть ли не на половину Вальдии?