Путники продолжили брести по лесу, пока не выбрались к реке. Она петляла среди сопок, зажатая в русло каменистых берегов, между которыми спокойно могла проплыть лодка. Солнце неуклонно скатывалось к пикам сосен, предвещая скорые сумерки.
— Может, она ведёт к озеру? — предположил Малой.
— Это хрен знает, — ответил Берт, — не исключено. Будем держаться берега — куда придём, туда придём.
— Нам бы лодку…
Берт кивнул. Действительно, лодка позволила бы быстрей преодолеть путь, да и не пришлось бы сбивать ноги по лесу, рискуя наткнуться на хищных зверей.
Шли дальше. Берт уже несколько дней безжалостно гнал своих подопечных вперёд с утра и до самого заката. Малой часто выражал недовольство, но Берту хотелось поскорее придти. Куда? Он сам не знал. Хоть куда-нибудь.
— Может, хватит на сегодня, — вновь начал возмущаться Малой. — Давай остановимся. Мы устали. Сколько можно бежать, сломя голову? Ног не чувствуем.
— Завтра отдохнёте, — отмахнулся Берт, — я охотиться пойду, а вы хоть весь день валяйтесь. А сегодня надо ещё чуть-чуть пройти.
Малой вздохнул и дальше поволочил заплетающиеся от усталости ноги, но через некоторое время заговорил вновь:
— А ты возьмёшь меня с собой на охоту? Я тоже хочу научиться.
Пацан не упускал возможности потренироваться в стрельбе, занимаясь этим на каждом привале, вот только его успехи Берт не назвал бы выдающимися и рисковать не хотел.
— А Фальку на кого оставить? — возразил Берт. — Ладно, может, как-нибудь. Посмотрим.
Река текла в направлении гор. Молодой охотник шёл впереди, прорубая фальшионом путь сквозь заросли. Солнце уже касалось кромки леса, на востоке небо темнело. Вдруг Берт остановился и уставился на прибрежные кусты вдалеке, где река делала крутой поворот.
— Да что там? — не выдержал Малой.
— Дома… — проговорил Берт. — Похоже, деревня. Откуда она тут…
— Гляди как ты, и правда. И что делать? Опять обходить?
— Надо подобраться ближе. Не вижу там людей.
— Может, завтра? — с надеждой промолвил Малой.
— Ну уж нет! Никаких завтра, — Берт и сам валился от усталости, но мысль о заброшенной деревне подстегнула его.
Двинулись дальше. Прибрежные заросли становились всё гуще, и пришлось углубиться в лес. Вскоре наткнулись на дорогу, которая еле проглядывала среди травы.
— По ней годами не ездили, — рассудил Берт.
— Но тут трава примята, — показал Малой на следы.
— Это кабаны.
Делать было нечего — пошли по заросшей дороге. С каждым шагом крепла надежда получить крышу над головой на эту ночь. Погода стояла прохладная даже днём, по небу бродили тучи — хотелось в кои-то веки заночевать в доме, а не в слепленном абы как шалаше из веток. А в лесу темнело, и небосвод на западе окрасился огненными всполохами. Берт ускорил шаг.
И вот впереди в прогалах ветвей показалась река, и среди кустарника молодые люди заметили заброшенную хижину. Все вздохнули с облегчением. На прибрежном склоне расположилось ещё три двора, а четыре затопленных, поросших мхом, дома стояли прямо в реке.
— Ну вот, не зря шли, — обернулся к спутникам Берт, — теперь можно и отдохнуть. У нас сегодня будет крыша над головой. Рады?
Малой и Фалька тут же начали упрашивать остаться тут хотя бы дня на три. Берт согласился: слишком долог был путь, стоило устроить передышку.
— Так может, тут и жить остаться? — не унимался Малой. — Отличное же место.
— Потом обсудим, — отрезал Берт, — давайте устраиваться на ночлег.
Берт выбрал избу на отшибе с частично уцелевшим потолком. Тут сохранились кровати и очаг. Фалька развела огонь и зажарила грибы. Путники набили отощавшие от долгой дороги животы, затем потушили пламя и улеглись спать.
Матрасы почти сопрели, но никого это не смутило. Берт положил под голову мешок, укрылся плащом, и отвернувшись к стене, попытался заснуть. На кровати у противоположной стены ворочались Малой и Фалька — им было тепло и хорошо вдвоём. А на Берта нахлынуло чувство одиночества и ненужности, он снова вспомнил о том, что во всём мире у него нет ни родных, ни близких. Теперь он оторван от своей общины, будто отрезанная от тела конечность; опустошён и брошен на произвол судьбы, как деревня, в которой он сегодня заночевал. Всё, ради чего он выживал, барахтаясь из последних сил в выгребной яме жизни, больше не имело значения, а свобода несла пустоту, да обречённость извечных скитаний. Здесь Берт тоже ощущал себя лишним — сторонним наблюдателем чужого счастья. «Зачем это всё?» — спросил он то ли у кого-то там наверху, то ли у самого себя, но вопрос остался без ответа.