Эстрид лежала, закутанная в плед, и безучастным взором смотрела в небесную твердь, а на миловидном личике, покрытом ещё не зажившими кровоподтёками и ссадинами, то и дело возникало страдальческое выражение, когда телегу встряхивало на очередной колдобине. Всё болело. Слишком мало оказалось недели, чтобы травмы могли зажить, Эстрид даже ходила с трудом, а в дороге предпочитала неподвижно лежать, покорившись воле бывшей служанки Халлы, которая сидела впереди, одетая в мужской наряд, и держала поводья. С накинутым на голову шапероном Халла походила на крупного мужика — даже вблизи было сложно распознать в ней женщину. С одной стороны так и задумывалось, ведь две одинокие путешественницы легко могли стать объектом нападок в глухих селениях, с другой — дело было в элементарном удобстве. И хотя Халла поморщилась, когда натягивала грубые холщовые шоссы, отметив, что в её племени мужчины носят «нормальные штаны, а не хрень всякую», такая одежда всё же больше подходила для дороги и охоты, нежели юбки.
Позади лежали лук, колчан со стрелами и фальшион. И оружие, и одежда, и лошадь с повозкой — всё было взято из имущества Эстрид. Именно на этой телеге дочь купца ещё совсем недавно проделала путь от Нортбриджа до поместья Мьёлль. А под боком у Эстрид пристроился бережно завёрнутый в промасленный холст меч Хенгиста. Девушка настояла, чтобы Халла забрала клинок. Эта вещь напоминала о любимом, чьё тело теперь гнило в особняке вместе с телами слуг. Но память нельзя было сгубить или предать, память — это всё, что осталось от того короткого счастья, которое Эстрид довелось испытать с любимым.
Телесные муки от побоев были не самым страшным, что она пережила. Унижения и боль потери сделали тусклым взгляд, исковеркали душу, вырвали с корнем и сломали детскую непосредственности и наивность, что до того момента жили в сердце девушки. Вера во всё хорошее была попрана, изгажена и растоптана чужим, жестоким сапогом.
Ехали молча. Поначалу Эстрид было всё равно, куда её везут и что с ней станет. Она желала смерти и временами злилась на бывшую служанку за то, что та не дала убийцам закончить дело — в такие моменты Эстрид лежала и тихо всхлипывала. Халла жалела её, но жалела молча, изредка поправляла плед, следила, чтобы девушке не приходилось много двигаться. Суровая северная женщина не была склонна к сентиментальностям и не умела выражать эмоции, но в глазах её читалось глубокое сочувствие к горестям несчастной. Хоть Халла и рвалась поскорее покинуть катувелланские земли и вернуться в родное племя, она не смогла бросить девушку на произвол судьбы и взяла с собой, дабы пристроить в ближайший монастырь, где по слухам находился госпиталь.
Четвёртый день тряслись по не езженой колее. По заверениям селян из поместья Мьёлль, женский монастырь находился всего в двух днях пути, но на второй день в одной из редких придорожных деревень, местные объяснили, что до обители ещё далеко, да и госпиталя там никакого нет. Халла огорчилась, но не стала менять направление, решив всё же довести девушку и отдать на попечение сестёр-монахинь. В последнем же селении, которое сегодня проехали путницы, мужики объяснили, что монастырь за лесом у реки, и до него — миль десять, а значит, близился тот момент, когда дороги бывшей служанки и бывшей госпожи разойдутся навсегда.
На очередной яме телега дёрнулась, лужа под колесом расплескалась, Эстрид поморщилась от боли. Ни с того ни с сего накатил страх. Только теперь она осознала, что осталась одна в этом мире. С самого детства заботливая рука отца, а потом любовника-графа вели по жизни юную дочь купца, оберегая от тягот и опасностей. Вряд ли она могла подумать, что однажды затеряется среди диких лесов избитая, опороченная, всеми покинутая. Мир, который простирался за пределами её уютного домика, оказался чужим и враждебным, полным насилия и боли. Теперь это был её мир, и Эстрид стала частью его неоправданной жестокости.
— Халла, — тихо сказал она, но северянка не услышала.
Позвала громче, та обернулась:
— Что случилось? Тебе нехорошо?
— Я не хочу туда ехать. Можем отправиться в другое место? — из-за отсутствия пары зубов, которые были выбиты одним из ночных налётчиков, Эстрид слегка шепелявила.
Халла вздохнула:
— Не знаю, куда ещё тебя везти. Тебе нужны уход и забота. В монастыре самое место.
— Но что я стану делать одна?
— О тебе позаботятся.
Эстрид на некоторое время замолчала.
— Халла, отвези меня домой, — попросила она робко, — я хочу домой.
— Твой дом далеко — туда не поеду.