Хадугаст даже забыл о боли в отрубленных пальцах — так черно стало на душе.
Обоих коленопреклонённых барон Адро сразу же повёл в общую залу. Берхильда сидела на своём обычно месте, вид она имела измождённый, под глазами были мешки. На миг Хадугасту показалось, будто во взгляде графини мелькнула радость от его возвращения и даже некое подобие сострадания. Сэр Тэдгар тоже присутствовал здесь.
— Вы не имели право бросать моих людей за стеной, — с порога возмутился Хадугаст. — Кто приказал?
— Может и вас стоило оставить? — нахмурился Тедгар. — Вам и сэру Ратхунду было поручено защищать стены, но по какой-то причине ворота оказались открыты. Как вы это объясните?
— Ты обвиняешь меня в предательстве? — Хадугаст говорил тихо, но его губы тряслись от злости. — Или в трусости? Ну так скажи это прямо, и мы посмотрим, чей клинок острее.
— Вы мне угрожаете? — сэр Тедгар сложил руки на груди. — Угрожаете доверенному лицу вашего сюзерена?
— Можешь не прятаться за спину графа, которого тут нет. Пока вы с бароном отсиживаетесь в замке, другие кровь проливают, — Хадугаст продемонстрировал всем покалеченную руку, — Видели? Вот что со мной сделал подонок Бадагар. Это мы с сэром Ратхундом встретили противника на улицах города, это мы бились с врагом, как проклятые. Мы, а не вы! И после этого нас называют предателями? После этого моих кнехтов забивают, как скот?
Тедгара хотел возразить, но Берхильда жестом остановила его:
— Довольно! Нам сейчас не до споров, — в голосе её чувствовалась усталость, — Никто не говорит, что вы предатель, сэр Хадугаст. Верю, вы храбро сражались. Я благодарю вас и вас, сэр Ратхунд, за доблестную службу. Но сейчас надо думать, как быть дальше. Ситуация у нас тяжёлая. Город пал, кругом враги. Впрочем, сэры, вам следует отдохнуть и перевязать раны. Вечером соберётся большой совет, а пока… — графиня поднялась с места. — Пока все свободны.
Примечания:
1. Челдрон — мера сыпучих вещества, равная 1268–1309 л. Около тонны зерна.
Глава 14 Монтан I
Четыре лошади устало топтали копытами каменистую тропу. Путники уже который день пробирались через высокогорные районы Лопокарии, оставляя за спиной долгие мили опасных склонов и серпантинов. Скоро должны были начаться мёртвые земли, а сразу за ними — Катувеллания. В сопровождении трёх своих последователей — Кенэя, Нефсефея и Хирона — Монтан двигался к заветной цели.
Очередная деревенька показалась среди скал. Каменные домики мирно почивали вдали от дороги на зелёном склоне. Но оттуда не слышались человеческие голоса и детский плач, не шёл дым от очагов и люди не занимались повседневными делами — там никого не было. Лишь в каком-то амбаре надрывно мычала корова, словно оплакивая своих хозяев.
— Уже шестая деревня, — произнёс Кенэй. — Тут тоже эпидемия. Все вымерли.
Добравшись до развилки, Монтан свернул с главной дороги и погнал лошадь вверх по склону к домам, спутники последовали за ним. Когда подъезжали, заметили мужчину с повязкой на лице, который копал у себя во дворе яму. Завидев всадников, тот прервал своё занятие, долго смотрел на приближающихся незнакомцев, а потом воткнул лопату в землю и замахал руками.
— Уходите! — крикнул он. — Кто бы вы ни были, не ехайте сюда. Тут «короста».
Так местные называли пришедшую в горы эпидемию. Кожа больных вначале покрывалась коричневой сыпью, а к четвёртому дню затягивалась бугристой коркой. Человек, поражённый недугом, ощущал тошноту, слабость, корка трескалась и сочилась гноем, и больной, теряя силы, умирал. Немногим удавалось выжить: в шести деревнях таких везунчиков оказалось меньше, чем пальцев на обеих руках, и совсем редко попадались те, кого хворь не тронула. Умершие же были повсюду. Селения пустели, люди теряли близких, а потом сами отдавали душу небесам, страх и смерть летали над горами.
Но путники «коросты» не боялись. Монтан никогда ни чем не болел, а его последователи твёрдо верили в чудодейственную силу божественного посланца. Однажды он вылечил от простуды Хирона, и теперь троица не сомневалась, что и от любого другого недуга они будут избавлены мановением руки юного целителя.
Игнорируя предупреждение, Монтан подъехал ближе, и перед ним предстала полная картина происходящего. Мужчина был не один: рядом сидел женщина, склонившись над двумя завёрнутыми в саван телами. Нижнюю часть её лица тоже закрывала повязка. Женщина бросила мимолётный взгляд на заезжего путника, и Монтан увидел ту неизмеримую глубину горя, что поселилось в её глазах. С недавних пор он начал обращать внимание на человеческие глаза, и всё чаще подмечал в них страдание. Он изучал страдание. Оно было разным. У одних оно прорывалось безутешными рыданиями, у других выливалось в гнев и опустошающую, бессильную злобу, у третьих — забиралось глубоко внутрь и там свербило пылающей бездной. Женщина относилась к последней категории: она ушла в прострацию и заперлась в своём горе, отстранившись от внешнего мира.