Путники свернули с дороги и направились к воротам замка, к которым вёл длинный мост, перекинутый через ущелье. Вблизи стало понятно, что крепость находится в плачевном состоянии: стены обветшали, а у дворца половина окон были заколочены досками. Монтан подъехал к закрытым ворот. Солдаты на стене, как и жители заражённых деревень, носили повязки на лицах.
— Тут болезнь, — крикнул страж с воротной башни, — проваливайте, если жизнь дорога — здесь вас ждёт смерть. В деревню, что внизу, тоже не ходите. Там тоже все мертвы. Коли путь держите в Катувелланию, ступайте сразу к ущелью в объезд.
Монтан не послушался совета. Съехав по серпантину, он направил лошадь прямиком к прибрежному поселению. Решил, что если деревня пустует, там можно переночевать.
После многодневного пути через пустынные скалы, долина показалось настоящим садом изобилия. Дорога петляла между коренастыми дубами и клёнами, временами выползая на залитые светом лужайки, временами уходя в тень. Деревья раскинули над головой сочную зелень, в которой путались солнечные лучи, щебет птиц и стрекотание кузнечиков услаждали слух. Окружающий мир был переполнен жизнью, что кружила в безудержной, неугомонной пляске. Но когда путники подъехали к деревне, стало понятно, что среди этого праздника жизни обосновалась смерть.
Здесь ничего не говорило о человеческом присутствии, люди исчезли, оставив после себя брошенные хозяйственный инструменты, да странный запашок, доносимый ветром со стороны большого яблоневого сада, где виднелась высокая каменная постройка. К ней Монтан и направил лошадь. Подъехав ближе, он понял, что это обычное хошедарианское святилище, старое, с неоштукатуренными стенами и большим глазом, выложенным мозаикой на фасаде. Монтан велел спутникам ждать неподалёку, а сам спешился и вошёл внутрь.
В мрачном помещении стояло тошнотворное жужжание мух и пронзительный смрад закладывал нос. Пол был завален большими серыми свёртками со следами засохших крови и слизи. Монтан присел над одним и откинул тряпку. На юношу смотрело синюшное лицо молодого мужчины, сплошь покрытое коричневой коркой, из трещин в которой до сих пор сочился гной.
— Всевидящий покарал нас, оставил без Своего милосердия, — прозвучал слабый хриплый голос из угла.
Монтан оглянулся. Он не сразу увидел привалившегося к стене человека в белой мантии с вышитым на груди глазом. Лицо и руки мужчины тоже покрывала гноящаяся короста, он был очень слаб, но продолжал цепляться за тонкую, обглоданную экзистенциальными крысами, нить жизни. Монтан встал и, перешагивая через тела, подошёл к нему.
— Почему? — спросил юноша.
— Кто знает, — прохрипел мобад. — Быть может, из-за того, что мы отказались участвовать в Его войне, когда нас призывал Отец-покровитель. Быть может, ещё чем согрешили. Сейчас это уже не важно. Сейчас мы все мертвецы, и думать надо лишь о том, как бы спасти наши души от тьмы преисподней, — священнослужитель закашлялся, — или хотя бы побыстрее сдохнуть. Прояви сострадание, малец, прикончи меня.
— Сострадание, — проговорил юноша, вспомнив недавние размышления, — что это такое?
— То, чего Всевидящий к нам больше не испытывает. Ты странный и вопросы у тебя странные. Почему ты не уходишь? Не боишься что ли? Или ты из тех везунчиков, кого болезнь обошла?
— Да, я не болею.
— Значит, тебя Всевидящий миловал, а нас — нет. Не знаю, чем ты заслужил такую честь, впрочем, мне уже всё равно. Ступай с Богом, малец, дай умереть в покое или добей. Если ты грабитель, можешь брать что хочешь, хотя тут нет ничего ценного. Всё одно, мёртвым это не нужно, мертвецы не служат молебны.
— Я не грабитель, — казал Монтан.
— Мне всё равно… — мобад тяжело дышал, на лице его застыла маска боли.
— Ты разочарован?
— Я устал, — проговорил мужчина и снова закашлялся. — Оставь меня в покое. Что стоишь как истукан? Али нет своей дороги?
Монтан молча смотрел на мобада, пытаясь постичь его страдания, и тут внутри будто что-то оборвалось. Сердце Монтана сжалось, а на душе стало тяжело от осознания того, что на его глазах в муках гибнет человек, почти такой же, как и он сам. По всей видимости, мобад не сделал ничего дурного, что заслуживало смерти, он был лишь ещё одной игрушкой в руках неумолимой судьбы и безумного случая. Как и все, кто лежал тут.
И тогда Монтан присел рядом и попытался сконцентрировать мысли. Сам не понимал, зачем это делает: никакой выгоды он с того не имел. Было тяжело, но Монтан не сдавался, он хотел облегчить чужие страдания, хотел сбросить с душевный этот бессмысленный груз. И когда он закончил, мобад почувствовал себя лучше.