К удивлению, король не проронил ни слова.
— Ваше Сиятельство, — обратился к Ардвану дастур назидательным тоном, — дело, с которым вы пожаловали к нам, весьма серьёзное, и его невозможно уладить в личной беседе. Совершенно необходим беспристрастный суд. Если ваш человек словом и действием оскорбил служителей Хошедара — это преступление, которое карается изгнанием от очей Всевидящего со всеми последствиями оного. Единственная возможность этого избежать — чистосердечное покаяние. Оно и только оно смягчит наказание.
— Ваше Величество, — Ардван проигнорировал дастура, решив всё же достучаться до короля, — это якобы преступление — лишь мелкий дорожный конфликт, коих из-за погоды в последние дни случается великое множество. Не кажется ли вам, что излишне раздувать из сего происшествия трагедию? Люди устали, напряжены, а впереди ждут дальний путь и многие сражения. Разумно ли добавлять им лишних тягот, особенно из-за таких мелочей?
— Граф Ардван, — произнёс король скучающим тоном, — понимаю ваше негодование. Но дело касается Господа нашего Хошедара и священной веры нашей — нельзя легкомысленно относиться к таким вещам.
— Понятие разумности тут не уместно, Ваше Сиятельство, — объяснил дастур Бахрам, — ибо разум наш помыслами своими служит Врагу. Есть закон Всевидящего, и мы должны ему следовать. Суд состоится сегодня же — сегодня же будет вынесен вердикт.
— Я чту Всевидящего и пророка Его Хошедара, — заявил Ардван, — и мои бароны тоже. Но речь идёт не вопросах веры, а о людских дрязгах, к которым применимы совершенно иные законы. Барон Рамбрехт заплатит компенсацию воинам, чьим слугам был нанесён ущерб — так положено по закону.
— Видимо, вы не до конца чтите законы Всевидящего, — повысил голос дастур, — ибо не понимаете того, что ежели в «человеческих дрязгах», как вы выразились, участвуют служители Господа, значит, задета честь святой Хошедарианской церкви, а значит, и устои веры нашей попраны. А вы так самоотверженно защищаете богохульника, который сотворил сие, что это наводит на нехорошие мысли. Разговор окончен, граф, советую поспешить, дабы вразумить вашего человека прежде, чем кара Господня обрушится на него.
Поняв, что бесполезно упорствовать, Ардван откланялся. Он знал, чем грозит изгнание от очей Всевидящего. Изгнанный лишался имущество и всех прав, а так же двух пальцев правой руки. Таким образом, он превращался в изгоя, обречённого на бесконечные скитания и всеобщую ненависть, и несчастному оставался только один выход: покинуть родные края и уйти к язычникам. Имущество же, включая земельные угодья и всё, что есть на них, передавалось в собственность хошедарианской церкви, и Ардван чуть за голову не схватился, подумав об этом. «Всюду лапы свои тянут! — ругался он про себя. — Мало нам наместника в замке! Эдак однажды мы все под пятой Отца-покровителя окажемся».
Когда Ардван вернулся к Рамбрехту, тот сидел в прежней позе. Завидев графа, барон встрепенулся, а в глазах его мелькнула надежда.
— Я разговаривал с королём и дастуром. Ты должен покаяться на суде, — сообщил граф.
— Ни за что! — возмутился Рамбрехт. — В чём я виноват? В чём каяться?
— Ты понимаешь, что в ином случае тебе грозит изгнание?
— Плевать! Я не стану унижаться перед кучкой этих…
— За языком следи, — перебил его Ардван и покосился на монаха-стражника. — Ты готов потерять всё из-за мелкой ссоры? Поумерь юношеский пыл и обратись к голосу разума. Что станет с твоей семьёй? В каком положении окажутся твои наследники? Ты подумал? Пусть, себя не жалеешь, но у тебя подрастает сын. Хочешь, чтобы он пошёл вербоваться в наёмники, потому что папаша не оставил ему ни земли, ни титула? Стоит оно того? Ладно, эти готовы на пустом месте шум поднять, так хоть ты не будь глупцом. Упрямством ничего не добьёшься.
Терзаясь сомнениями, Рамбрехт уставился в пол клетки.
— Ну? — поторопил его Ардван.
— Хорошо, — недовольно буркнул барон, — сделаю, что просишь.
Уже стемнело, когда Рамбрехта конвоиры отвели на суд в большую серую палатку апологетов. Ардван и несколько подданных барона тоже хотели присутствовать на разбирательстве, но их внутрь не пустили. Недалеко под навесом горел костёр и сидели солдаты, и Ардван устроился рядом, желая хоть как-то согреть озябшие руки. Вымокший до нитки, продрогший и злой, он ждал. Из головы не выходили тревожные мысли, а суставы ныли пуще прежнего и требовали покоя.