Суд закончился на удивление быстро. Когда Рамбрехта вывели, тот смотрел в землю, а на скулах его ходили желваки. Он покаялся, но покаяние далось ценой больших внутренних усилий. Ардван знал, что сейчас этот гордый молодой человек презирает себя и ненавидит лютой ненавистью всех тех, кто принудил его к позору. Наказание смягчили: теперь Рамбрехту не грозило изгнание, зато ему предстояло обрядиться в рубище и в таком виде отбить пятьсот поклонов перед символом Всевидящего, а кроме этого — выплатить ордену три сотни золотых.
Рамбрехта раздели до нижней рубахи, напялили на него грязные лохмотья и поставили его перед железным оком, которое возвышалось на шесте посреди лагеря. Два монаха следили за исполнением наказания. Смотрел и Ардван. Скрепя сердце он взирал на то, как молодой барон раз за разом падает на колени пред глазом Всевидящего, что равнодушно наблюдал за страданиями раба Своего, который сегодня изничтожал гордыню и попирал свои честь и достоинство сапогом непреклонного здравомыслия. Смирение постылой лужи под ногами чавкало сочувствием, и одинокий фонарь в ночи сопереживал опальному барону тусклым, изнывающим от холода пламенем. А вокруг в дождливой черноте стояли угрюмые силуэты — дружинники и слуги Рамбрехта.
Когда экзекуция закончилась, молодой барон даже шагу не мог ступить, колени его распухли, и он без сил плюхнулся в грязь. Слуги и дружинника тут же бросились нему, подняли, накрыли плащами и понесли в лагерь. Ардван видел их лица и готов был поклясться, что в эту минуту каждый из них ненавидел и монахов, и апологетов, и всю хошедарианскую церковь.
В свой шатёр Ардван пришёл усталый, разбитый, продрогший до костей. Его знобило, а суставы ломало, будто в пыточной камере. Но не до отдыха было. Он тут же послал к Рамбрехту личного лекаря и вызвал к себе казначея Балдреда. Низкорослый, коренастый барон с густыми бровями и засаленными длинными волосами вскоре стоял перед графом. Это был верный и набожный человек, один из немногих подданных, кто не выказывал недовольство походом, свято веруя в праведность предстоящей войны.
— Жаль, что такое случилось с молодым бароном, — сказал он, — впрочем, в адрес слуг Божьих не стоит распускать язык — всем это известно. Мы идём на священное дело, нельзя, чтобы Всевидящий покинул нас.
— Ох, барон, — вздохнул Ардван, — так-то оно так, да только ты, похоже, не хочешь видеть, что вокруг творится. Нехорошо это, нехорошо. Церковь перегибает палку, а честные воины попадают под удар. Или, может, меня прижать пытаются?
— Что ты хочешь сказать? — нахмурился Балдред.
— Что хочу сказать? Да чтоб ты оплатил триста золотых из моей казны за барона Рамбрехта.
— Милорд, ты уверен? У нас с собой не так много золота, а поход может затянуться.
— Знаю, барон. Делай, что говорю.
Глава 16 Эстрид V
Свет мутным потоком струился из стрельчатого окна над алтарём, окунаясь в полумрак каменной тишины и падая на бледное лицо, каштановые волосы и простенькое зелёное платье единственной посетительницы, сидящей на скамье у стены.
Эстрид молилась. Точнее пыталась это делать, напрягая все свои душевные силы, но не могла выжать ничего похожего на молитву. Она обращалась то ко Всевидящему, то к Хошедару, то к своей святой покровительнице, но всё казалось тщетным. И не то, чтобы слова не шли на ум — слов было много, но вот те благодать и успокоение, которые она прежде ощущала в молитве, не возвращались. А она нуждалась в этом, особенно теперь, когда потеряла близких и любимого, когда даже Халла покинула её, оставив на попечение чужих, равнодушных людей, а на плечи лёг груз непростого выбора.
Хотелось выговориться, но рядом не было того, кто разделил бы её горе, и многое приходилось скрывать от окружающих. Постоянные боли не давали спокойно спать, мучил страх неизвестности, а ещё Эстрид ужасно боялась, что из-за побоев окажется бесплодной. За общими трапезами она делала вид, будто всё хорошо, ела вместе со всеми, а потом, когда оставалась в одиночестве, приходила тошнота — кровавая, изнуряющая, выворачивающая наизнанку.
Вот и сейчас Эстрид чувствовала, как изнутри её раздирает колючий ком — он стал дитём, который девушка теперь вынашивала вместо живого человеческого плода. Всевидящий не приходил, не помогал, не облегчал боль. Всевидящий обманул и покинул её, Всевидящий оказался жестоким отцом, забывшим Свою дочь среди лесных чащ, куда её забросила воля бессмысленной, безликой судьбы.