Да и не понимали они такой строгости. Наёмники-временщеки были в большинстве своём народ вольный: захотят — наймутся, захотят — поедут по домам. А тут — дисциплина и муштра. Капитан Леон понимал солдат, Маркус и другие офицеры — нет. А потому и не любили они временщиков. И пусть временщики — люди храбрые и лихие, но очень уж независимый характер они имели, трудноуправляемый. Те, кто считали себя настоящими солдатами, таких презирали. Ибо армия — это не бандитский притон, армия — единый организм, все члены которого должны служить общей цели и чётко выполнять свои функции. Именно так рассуждал Маркус, отчитывая подчинённых за небрежность и своеволие, приправляя наставления крепкой бранью и унизительными эпитетами в адрес бойцов.
А над Маркусом стоял друнгарий Ясон — человек грозный и нетерпимый. Придирался он в основном к своим бригадирам и капитанам, оставляя простых солдат на съедение офицерам низшего звена. Но не дай боги было провиниться так, чтобы это дошло до друнгария. Друнгарий не орал и не отчитывал, нравоучения не читал, друнгарий наминал солдатам бока своими здоровенными кулачищами и выбивал зубы. А если он решал наказать плетьми, то назначал не, как обычно, дюжину для острастки, а не менее тридцати. Из тетрамеры, в которой служил Феокрит, к Ясону попал один парень, подравшийся с десятником, так у него после встречи с друнгарием, лицо превратилось в котлету и нос скривился на бок. Вот и приходилось простым наёмникам терпеть любые издевательства своих десятников, дабы не нарваться гнев старших офицеров.
***
Впереди показалась деревня. Посреди поля серели штук десять хижин.
— Остановимся там, — решил Антип, — кто язык местный знает? Ты, Феокрит, вроде кудахчешь по ихнему? Переводить будешь.
Если бы селяне вовремя увидели приближение вооружённого отряда, они убежали бы в поля и леса, но жители слишком поздно заметили опасность. Феокрит наблюдал, как те прятались по домам, запирали двери и закрывали заслонки на окнах.
Антип огляделся, нашёл двор, где имелись стойла, и приказал загнать туда лошадей, оставив сторожить старого наёмника Юстина, у которого на щеке расползся уродливый шрам — след вражеского копья, и во рту отсутствовали почти все зубы. Молодого Варда и северянина Трюгге десятник послал наблюдать за дорогой, а остальных повёл к ближайшему дому.
Удары кулака Антипа сотрясли дверь, и стены задрожали от громогласного: «Открывай, сучье отродье!» Когда испуганный хозяин высунул на улицу нос, десятник оттолкнул мужчину и вошёл внутрь. Наёмники проследовали за ним. Запах дыма с порога бил в нос. В помещении было душно и темно, мерцала лучина, тлели угли в очаге, вокруг царило нагромождение хозяйственного инвентаря и кухонной утвари, в углу расположился насест, и по комнате бегали куры, которые с кудахтаньем бросились прочь от вошедших. Посреди помещения стояли стол и лавки, а рядом — широкая лежанка, одна на всю семью. Пара пацанят, да молодой селянин с глупой физиономией сидели на ней и испуганно таращились на солдат.
В доме было тепло и сухо, и Феокриту показалось, что пристанище это — есть величайшая награда за все тяготы пути.
Солдаты расселись за столом.
— Скажи ему, — обратился к Феокриту десятник, — мы из армии герцога Редмундского, нам и нашим лошадям нужна еда. Если всё сделают, как велю, останутся целы, никого не тронем.
Феокрит перевёл.
Хозяин послушно закивал и отправил парня кормить лошадей, а двух пацанят — в хранилище за продуктами. Сам же принялся суетиться у очага. Феокрит видел, как дрожали руки мужчины и как губы его шевелились в беззвучной молитве.
А Феокриту было хорошо. Он уже не помнил, что значит крыша над головой и огонь в очаге. Тесная, прохудившаяся палатка, где жили одиннадцать человек, давно набила оскомину, а теперь забытые ощущения возвращались приятной расслабленной негой. Ещё сильнее он радовался домашней еде вместо баланды, которую готовил бригадный повар, и когда комната наполнилась запахом мяса и овощей, Феокита разморило. Захотелось скинуть тяжёлую кольчугу и намокшую стёганку, улечься на мягкую соломенную кровать и забыться сновидениями. В этот миг жизнь простого земледельца, который каждый день возвращается с полей в свой тёплый уголок, где его ждали жена и детишки, где на очаге кипела похлёбка, а за стеной в хлеву лениво мычала и блеяла скотина, показалась не такой уж и плохой.