— Потому что ты ничтожество и дурак, — захохотал здоровяк Эд.
— И трус, — добавил Ман.
— Отвалите! Я не желаю это слышать! — закричал Берт. — Мне всё равно! Плевать! Я никого не убивал. Никто не знал, что так получится. Всё из-за него, — Берт ткнул пальцем в Мана, — это он во всём виноват. Если б не он, я вообще на рудник не попал. Жил бы в своей деревне.
Рядом оказалась полноватая девушка с младенцем на руках.
— Хейма? — с уст Берта невольно сорвалось имя супруги. — Ты же не умерла. Что ты тут делаешь?
Он попятился назад, а потом отчаянно замотал головой, приговаривая:
— Нет! Вас тут нет, вы не настоящие, мне мерещится.
Но они тут были, они не исчезали, стояли вокруг и молчали. И тогда Берт бросился бежать. Он мчался во тьме среди бесчувственных скал и сердобольных камней, среди греховных кустов и святой ночной пустоты, а взгляды мёртвых друзей кололи спину и рвали на куски несгибаемым укором вины. Но закончилось ущелье, завершилась пытка, и Берт увидел, как восходит солнце, которое утренними всполохами растапливало зубастые горы, что уютно грелись во тьме. И на вершине одной из них воздвиглась древняя громада замка.
Берт остановился:
— Что это? — спросил он неведомо у кого. — Неужели мне надо туда? Но зачем?
— Всем нам куда-то надо, — сказал Одди; он стоял рядом, приняв облик того странного монаха из лесу. — Мы живы идеей и всегда идём к ней, пусть она нелепа и несбыточна, пусть это просто отголосок воспоминаний из легенд, слышанных в детстве. Но пока она есть, ты будешь жить. И мы будем жить. Жизнь не важна, она исчезает, как миг, она возникает и пропадает без всякого смысла. А замок на горе — это идея. Твоя идея. И ты идёшь к ней — идёшь с тех пор, как в бреду увидел невнятный образ.
— Но почему я его видел? Что там? — Берт не мог оторваться от залитых рассветными всполохами, гор и только краем глаза поглядывая на собеседника.
— Кто знает? Возможно — твой страх, возможно — спасение, возможно — пустота. Тебе когда-то рассказали историю о людях, что ушли к краю земли.
— Я не помню её.
— Мы многое не помним. Многое не знаем. Время поглощает наше прошлое. И только искра теплится внутри. Искра веры, которая ведёт за горы и долины туда, где нас нет.
— Значит это пустое? Значит, у меня нет пути? Всё бессмысленно? И то чудесное спасение — оно было случайно?
— Попробуй это узнать. Это твоя идея и только твоя. А чему ещё следовать?
— Значит, я пойду туда.
— Значит, пойдёшь.
— Но почему ты среди умерших, Одди? — спросил Берт.
— А разве не помнишь, что произошло в лесу?
— Мы многое не помним, — повторил молодой охотник, — многое…
Берт обернулся, но не увидел ни монаха, ни гор — ничего. А солнце застило глаза огромным шаром, который становился всё больше и больше.
***
Берт открыл глаза и тут же зажмурился от пронзительно-яркого света. Закрыл лицо рукой. Тело нарывало, свербило чёрным изнеможением: лицо, живот, конечности — всё будто перемолото в кашу. Но к собственному удивлению Берт мог шевелиться, руки и ноги работали. Он слышал стук копыт и ощущал покачивание. А когда снова открыл глаза, на него почти в упор смотрели жёлтые зрачки. Худощавый серолицый старик с длинной бородой правил повозкой, которая медленно катилась по горной дороге. Сейчас он сидел вполоборота, внимательно уставившись на Берта. И тот узнал его. Это был тот самый возница, кого парень встретил, выйдя на мощёный тракт.
— Надо предупредить, — простонал Берт и попытался встать.
Старик что-то сказал на своём языке, а затем на корявом катувелланском добавил:
— Лежать. Сильно ранен. Спать.
Но Берт и сам понял, что в таком состоянии не сможет сделать и шагу, а потому оставил тщетные попытки подняться и снова закрыл глаза.
Глава 20 Монтан II
На северном побережье Трокенхолтского залива, что являлся придатком Зелёного моря и вдавался в материк на добрые сотню миль, стоял город Тальбург. Несмотря на своё удалённое от густонаселённых земель положение, город этот был одним из центров торговли и ремесла, ведь испокон веков его жители промышляли корабельным и кузнечным делами. Правила здесь местная королевская династия, вынужденная делить сферы влияния с двумя богатыми артелями. Лет пятьдесят назад тальбургский король стал вассалом катувелланского монарха, но лишь формально. На деле же горожане вели себя весьма независимо, и пока это сходило им с рук. Так к примеру, в Священный поход король Джанги Третий из древнего рода Осберхтов не выставил ни единого солдата, решив сохранить нейтралитет, и артельщики в этом были с ним солидарны.