— Попридержи язык, сопляк! — Кузьмич злится. — Да таких, как я, по всему Полигону от силы пять человек!
— Ну и зачем тебе в бой?
Он смотрит на меня — явно решает, стоит ли меня посвящать в свою тайну. Понимает, что без веской причины я его с собой не возьму. Вздыхает. Признается:
— Вы завтра у пересохшей реки будете сражаться. Пойдете со стороны барханов к поселку. А мне туда очень нужно. Я с одним старым приятелем по рации договорился, он мне передачку там оставит на условленном месте. Ящик такой. Из-под консервов. Вот его я и хочу забрать. Вы меня высадите, где я скажу. А потом подождете.
— Да ты с ума сошел! Мы тебе что, таксомотор?
— Я быстро.
— Нет.
— Мне очень надо, Зощенко. Вопрос жизни и смерти.
— Что в ящике?
Кузьмич мнется, поглядывает на меня. Не хочет признаваться.
— Консервы.
— Врешь же, Кузьмич!
— Вру.
— Что в ящике?
— Посылка.
— Ладно, не хочешь говорить, не надо… Давай я сам эту посылку заберу.
— Нет. Не могу. Место особое, тайное. Открыть тебе его не могу. Извини. Мне самому туда надо ехать.
— Вот что ты за человек, Кузьмич!
— Возьмешь?!
— Нет.
— Я же насчет «Майбаха» договорился. — Кузьмич начинает канючить, будто ребенок шестилетний. — Верь мне, упакуют твою машинку на завтрашний выезд по высшему классу! А если захочешь, я и дальше буду тебе помогать. Я тебе такую рацию добуду — закачаешься!
— Закачаюсь?
Он отмахивается, смотрит на меня преданно — у нас в части кобель Шарик был, вот он так же в глаза заглядывал, когда ему кости подносили, но сразу не давали.
— Что в ящике? — опять спрашиваю я.
— Детали, — Кузьмич сдается. — Запчасти. ЗИП. Только особенные. Мой приятель, про которого я тебе говорил, подшаманил кое-что, проапгрейдил…
— Чего сделал?
Опять Кузьмич раздраженно машет рукой.
— Возьмешь?
— Ну, не знаю… Дай подумать…
Жалко мне полкового кобеля Шарика. Добрый он был, ласковый, а не баловала его жизнь. И сдох он плохо, просроченных консервов нажравшись.
В конце дня я отправляюсь в казармы, чтобы найти радиста в экипаж.
Ромка Хохорин, на которого я рассчитывал, отказывается.
Харламов отказывается.
Курочкин отказывается.
И даже Руслан Гаджиев отказывается.
Все разводят руками:
— Кузьмич сказал по секрету, что тебя подобьют. Кузьмич все знает. Так что — нет, извини, командир, не в этот раз.
Злой, иду искать Кузьмича.
Впрочем, что его искать? Он же из ангара ни ногой.
Врываюсь без стука в его каморку, заставленную аппаратурой. Старый интриган сидит перед включенной радиостанцией, паяет что-то — запах канифоли щекочет мне ноздри. Стоящий на полке круглый громкоговоритель, похожий на бумажную тарелку, изрыгает странную музыку. Я хлопаю дверью, Кузьмич пугается, роняет горячий паяльник на колени, ругается, торопливо выключает радиостанцию — музыка умолкает.
— Это что такое?! — грозно спрашиваю я.
— «Депеш мод», — говорит напуганный Кузьмич. — Англичане.
— Чего?!
Мы смотрим друг на друга. Кузьмич понимает, что сморозил что-то не то. Спрашивает осторожно:
— Ты о чем, Зощенко?
— Я о том, что ты предательские слухи распространяешь.
— А! — Кузьмич облегченно выдыхает, смеется. — Да ничего я не распространяю. Правду говорю. Если не возьмешь меня — сгоришь в танке.
— Слушай, Кузьмич, ты совсем дурак? — я аж шиплю от злобы.
Он достает из-под стола фляжку, взбалтывает, многозначительно на меня смотрит.
— Возьми меня в экипаж, Зощенко. У тебя же место радиста пока не занято? Ну! А я твой счастливый талисман буду.
На столе появляются две кружки, консервы, сухари и — о, чудо! — соленые огурцы, ровненькие, как бы восковые, в пупырышках. У меня слюнки текут.
— Садись, Зощенко.
Я сажусь. Как тут не сесть? Спрашиваю, на огурцы глядя, бульканье спирта слушая:
— А что такое «Депеш мод»?
— А это, Зощенко, тебе знать не положено… Возьми меня в экипаж.
Я беру кружку.
— Нет, не возьму!..
Утро.
В составе взвода выдвигаемся на позиции, катимся по обочине дороги, вздымая клубы пыли. В экипаже кроме меня три человека: Антон Шаламов, Юрка Прохоров по прозвищу Тракторист, ну и, конечно же, Кузьмич.
«Рысь» идет мягко, будто на лапах крадется. Мощный «Майбах» — не мотор, а песня!
— Правее, — говорю громко, по ненужной сейчас привычке прижимая к горлу ларингофон шлема. — И ходу прибавь. Отстаем.
— Ага, — отзывается в наушниках голос Юрки Тракториста. — Будет сделано, ваше высокоблагродье.
Кузьмич хихикает. Ему теперь все можно. Если бы не он, не было бы у нас ни новых шлемофонов, ни нового танкового переговорного устройства.
— Отставить смех, — говорю.
Чудо, чудо — даже кричать не нужно!..
Как начинаются дюны — встаем, слушаем боевую задачу. В это время с севера подходят еще два взвода. Тут танки посерьезней. Вижу три тяжелые машины союзников — ну, эти дадут жару.
Противник, впрочем, у нас тоже нешуточный. А на Полигоне иначе и не бывает.
Взводный спрашивает, все ли мне ясно. Отвечаю, что вопросов не имею, повторяю поставленную перед нами задачу: «Зайти к населенному пункту с востока, обогнуть его, по возможности скрытно приблизиться к обозначенным высотам, обнаружить позиции самоходной артиллерии противника, передать координаты и ориентиры».
— Приступайте, — говорит взводный.
Я вижу, как срывается с места «Леопард» Димки Крылова, — перед ним поставлена та же задача, и это уже вызов, уже соревнование.
— Быстро, быстро, быстро! — ору я.
Мы с Димкой Крыловым давние соперники.
Моя «Рысь» будто прыгает вперед. Умеют все же фрицы делать технику!
— Обо мне помнишь? — хрипит в наушниках голос Кузьмича. — Третий дом справа, как я показывал. Встанем там.
— Под трибунал нас подведешь, Кузьмич! — кричу я.
— Да какой тут, к дьяволу, трибунал? — смеется Кузьмич. — Дальше ссылать уже некуда.
Проходит всего минут десять, и мы видим вражеский танк. Тяжелый «Маус» ломится через кусты. Вступать с ним в бой я не рискую. Да и надобности такой нет, пока не выполнена главная задача. «Маус» исчезает за дюнами, то ли не заметив нас, то ли приняв за своего. И теперь я понимаю, почему нам с Димкой Крыловым достались сегодня немецкие танки.
— Левее давай!
Мы уходим на юг — там должно быть безопасней и потише.
Кузьмич докладывает обстановку: «основные наши силы двинулись маршем на село». Через пять минут добавляет: «встреченный „Маус“ расстрелян». Еще через пять минут: «„Леопард“ Крылова обнаружен врагом».
Нам пока везет: летим на всех парах, прыгаем по пустым песчаным холмам. Впереди уже видны строения и дым пожаров. Где-то там тайник, так нужный Кузьмичу.
— Кузьмич, как же ты из ангара решился выбраться? Про тебя говорят, что ты трус. Боишься в боях участвовать.
В танке грохот, но шлемофоны работают отлично.
— Не трушу, а осторожничаю, — отвечает Кузьмич. Я даже интонации его голоса разбираю. — Мне погибать нельзя, я слишком много знаю.
— Но в этот бой сунулся.
— Я все просчитал. Вероятность не вернуться из этого боя примерно такая же, как вероятность попадания шального снаряда в ангар. Так что я рискую не больше обычного.
— Наверное, и задание наше знал?
— Знал. Я же все знаю.
— Откуда, Кузьмич?
— От верблюда.
Врываемся в село. Третий дом — нахожу его. Это какой-то барак с выбитыми окнами и провалившейся крышей. Выбираю сторону, где можно встать незаметно.
— Кузьмич, готовься!
— Всегда готов!
Юрка Тракторист мастерски подводит танк вплотную к стене. Я даю команду заглушить мотор.
— Три минуты, — говорю я Кузьмичу.
— Уже бегу!
Он срывает шлемофон и, отдуваясь, лезет из танка. Тишина стоит такая плотная, что хоть ее ножом режь. Я достаю карту, сверяюсь с ней, прикидываю, где бы я сам развернул артиллерийские установки.