— Агломерация? — уточнил я. — В каком смысле?
— В самом обыкновенном. Чертова дюжина деревень в радиусе семи километров, иной раз и не поймешь, где кончается Богатое и начинается Меловое или Нижние Пены.
Радио играло тихо, создавая очередным шалай-ла-ла неведомого музыкального канала ненавязчивый фон. В динамиках вдруг зашипело, щелкнуло, и чей-то голос вполне разборчиво произнес на немецком языке:
— Das erste Bataillon… Zwanzig Grad nach links… Vorsicht vor…
Снова шипение и треск.
Старик повел себя самым неожиданным образом: резко наклонился вперед, нашарил на панели аудиосистемы кнопку выключения, отжал ее вниз. Откинулся на спинку сиденья и сделал правой рукой жест, который я истолковал как желание перекреститься — коснулся пальцами лба. Перехватив мой недоуменный взгляд, Савва Ильич преувеличенно медленно положил руку на колени. Пожал плечами.
— Извини, если что не так. Во-он туда, белый домик, зеленые наличники на окнах. Остановишься на пять минут, найду карту района, подробную, еще восьмидесятых годов.
Жил дед на своем фельдшерско-акушерском пункте, в двух комнатках за служебными помещениями, где — вот диво! — обнаружились даже гинекологическое кресло за ширмой и бормашина. Выглядели они ничуть не моложе хозяина. Едва уловимо пахло хлоркой и корвалолом. Чистенько, идеальный порядок. Наверное, бабки деревенские убираться приходят.
— Во-от, — Савва Ильич разложил на столе потрепанную трехкилометровку. — Мы здесь, чуть дальше — пруды рыбкомбината, большие, гектар шестьсот. Едешь к прудам, поворачиваешь на Меловое, указатель есть. Дальше вдоль берега по грунтовке-проселку до Завидовки, мостик через речку пересечешь. Оттуда начинается асфальт, плохонький, но уж чем богаты. Черкасское, Бутово, и вот перед тобой Белгородский тракт. Уяснил?
— Еще как! — я облегченно вздохнул. — А ближайшая заправка?
— Колонка-то? — дед снова ввернул архаичное словечко. — В Томаровке.
— Ну, спасибо вам, Савва Ильич.
— Вместо «спасибо», — непринужденно продолжил дед, — заедешь в Черкасском по адресу улица Пироговка, дом три, на самом выезде, не потеряешься. Вот, глянь на карте. Спросишь Федоровну, от меня передашь коробочки с лекарствами, из области на днях привезли, да мне все переправить недосуг.
В карман моей куртки перекочевали две продолговатые упаковки с сердечными таблетками и флакон капель.
— И ты бы лучше поторопился, — сказал напоследок дед. — Постарайся успеть до темноты.
— Разбойники? — я попытался отшутиться.
— Да какие, к лешевой бабушке, разбойники, — поморщился Савва Ильич. — Со времен Петра Великого и казаков-черкасов ничего подобного в этих местах не видывали… Какое, кстати, сегодня число? Четвертое июля? Ага, ага. Нет, на дорогах безопасно. Мнится иногда… Всякое. Особенно в эти дни. Но, повторяю, безопасно.
— Что значит — «всякое»?
— Память земли, — неопределенно ответил дед. — Очень уж сильно ее железом покалечили да кровью полили в свое время. Ладно, езжай, незачем тебе голову местными дурными байками морочить… Не забыл? Пироговка три. Оксана Федоровна.
«Тахо» аккуратно вырулил с деревенской улочки в поля, пересек дамбу через рыбоводческие пруды и направился вдоль берега водоема по указанному маршруту.
Я включил радио, но автопоиск почему-то не нашел ни единой волны. Только один раз проскочила неясная передача, длившаяся всего две-три секунды.
Немецкий язык. Снова. Четко прозвучало слово «Panzerkorps» — единственное, что я сумел идентифицировать.
Поволжские немцы какие-нибудь? Радиолюбители, подсевшие на новомодное интернет-развлечение — «Мир танков»? Однако где Белгород, а где то Поволжье?..
А, чепуха.
Правильно сказал Савва Ильич, незачем ломать голову над непонятками. В конце концов, я же не спрашиваю, почему трава зеленая, а небо голубое?..
— Нет, нет, и не думайте! Ставьте машину во двор и ужинать. Стемнело совсем. Дом большой, переночуете, отдохнете, а поутру — хоть на край света!
Оксана Федоровна оказалась бойкой старушенцией, вполне подошедшей бы для съемок рекламного ролика стиля «Домик в деревне» — седые волосы узлом на затылке, синий фартучек, легкая полнота и розовые щечки. При этом командует не хуже ротного старшины — исчезающий по нынешним временам типаж сельских бабуль, воспитавших еще при советской власти пяток детей, разъехавшихся нынче по большим городам и присылающих народившихся внуков на каникулы, отдохнуть на природе.
Гарантирую, что на стене в доме Федоровны я увижу армейскую фотографию ее старшего сына года эдак от 1984-го (черно-белая, дембельская, с глупой улыбкой, пилотка на затылке, ремень на яйцах) в сочетании с глянцевым «кодаковским» снимком любимой внученьки, обнимающейся с плюшевым медвежонком или куклой Барби…
…Дом я нашел без проблем — село Черкасское расположено на вытянутой с северо-запада на юго-восток возвышенности среди бесконечных полей, рассеченных огромными оврагами. Планировка — проще не придумаешь, улицы идут параллельно, дома вдоль проездов, никаких тупичков или лабиринтов. Захочешь, а не потеряешься.
Остановился, постучал в ворота. На крыльцо выглянул белобрысый мальчишка лет тринадцати или чуть постарше, громко позвал бабушку. Я, чинно представившись, передал импортные снадобья и совсем было решил побыстрее отбыть восвояси, но Федоровна бурно воспротивилась — не надо никуда ехать! Не отпущу! Ночь на дворе, незачем…
Дом, разумеется, жилой, а вовсе не дача, обитаемая исключительно в теплый сезон. Могучая мебель 60-х годов в отполированных деревянных корпусах. Половики домашней выделки. Огромный холодильник «ЗИЛ-Москва» — яркий представитель школы отечественного промдизайна. Этот монстр и через сто лет будет работать как миленький. Печка, конечно же. Густо пахнет только что испеченными пирожками.
— Вы садитесь, — Федоровна кивнула в сторону деревянного круглого стола под льняной скатертью. — Сейчас чаю налью… Родька, иди чай пить!
— Родион, — серьезно сдвинув брови, отрекомендовался выглянувший из соседней комнаты внучек. Ага, безусловно, городской. Ноутбук под мышкой, смотрит без недоверия. Устроился напротив, отбросил крышку Acer-а. На ворчание бабушки, что, мол, не место этому аппарату за столом, внимания не обратил. — Вы приятель Саввы Ильича?
— Не совсем, — пожал плечами я. — Просто попросил завезти лекарства. Может быть, я на самом деле только чашку чаю выпью да отправлюсь? До Белгорода пятьдесят километров с небольшим, меньше чем за час доберусь.
— Нет, — неожиданно резко ответила Федоровна. — Останетесь. Мало ли.
И покосилась со строгостью сельской учительницы.
Родька кривовато усмехнулся, взглянув на меня странно — будто недоумевал, с чего бы это мне вздумалось именно сейчасуезжать в ночь? Едва заметно поморщился. Снова уткнулся в монитор ноутбука.
Да что тут происходит, черт побери?
Завели ни к чему не обязывающий разговор. Как цены в Москве и Питере? Не боитесь один в такую даль на машине ездить? Ах, книжки издаете — по нынешним-то временам благое дело, вот Родион только с компьютером своим в обнимку…
— Будто книги с экрана читать нельзя, — буркнул Родька. — Все задания на лето по литературе с Флибусты скачал. И по истории.
— Только глаза портить, — немедля парировала Федоровна.
Ясно, традиционный конфликт поколений с поправкой на особенности техногенно-информационной цивилизации.
Вскоре подоспел ужин — гречневая каша и свинина в сметане. Федоровна налила мне стопку домашней настойки и залихватски ухнула сама: для здоровьица полезно. Поделилась фактами своей биографии. Всю жизнь прожила на Белгородчине, после техникума работала в колхозе бухгалтером. Война? Я тридцать восьмого года рождения, плохо помню, жили в Борисовке при оккупации, после освобождения в землянке ютились два года — тут же начисто все вымело, от Черкасского ни одного дома тогда не осталось, одно пепелище… Не будем об этом. Не время.
— Вы ж устали с дороги? — полувопросительно-полуутвердительно сказала Федоровна. — В холодной комнате постелю. Да не пугайтесь, она «холодная» потому, что печки нет. А летом — в самый раз, не душно. Уборная, сами понимаете, на дворе, не ошибетесь.