В первый же совместный вечер Фалолеев узнал, что окружной оркестр, как, впрочем, и ансамбль песни и пляски, находятся едва ли не в эпицентре культурной и светской жизни забайкальской военной элиты. Музыканты, певцы, танцоры, оказывается, запросто владеют такими щепетильными сведениями о нравах здешнего олимпа, что можно было смело заключить: в отсутствие концертов и репетиций им дела больше нет, кроме как подсматривать за важными персонами. Ничего удивительного в этой осведомлённости не было: от придворной обслуги барскую жизнь никакими шторами не спрячешь. А оркестр для штаба почти что цыганский ансамбль для ушедших в небытие помещиков, — живой свидетель всему, что творят и вытворяют сильные мира сего.
В тайны «мадридского двора», то бишь штаба Забайкальского округа, новичок-артиллерист был посвящён за неделю — по каким должностям какие генералы сидят, кто у них отпрыски и кто в прислуге. Кто любит охоту, кто баньку, а кто не прочь военторговских девиц в постели полохматить.
Все интимные тонкости верхов музыкант выкладывал с глубоким равнодушием, без нервного экстаза и отсебятины, по принципу — за что купил, за то продал. Это звучало не как сплетни — низкорослый и невзрачный Гоша был абсолютно выше этого, а подавалось некой информационной иллюстрацией железобетонного постулата: се ля ви — она и есть се ля ви. И за десять лет оркестровой службы валторнист имел все основания величать окружную богему одним неприглядным словом — клоака.
Как бы то ни было, глубокая осведомлённость соседа о жизни окружной верхушки Фалолееву нравилась. Приятно было в полку обронить значительный комментарий на предмет командующего или начальника штаба, к тому же молодого парня давно подгрызала мыслишка насчёт знакомства с генеральской дочкой. Перспектива выгодной женитьбы им никогда со счетов не сбрасывалась, а теперь, посредством всезнайки Гоши, этим можно было заняться вплотную.
Вопрос, как обстоят дела с реальными невестами, Фалолеев долго не решался задать в лоб (во-первых, не желал, чтобы его интерес расценили как исключительную меркантильность; во-вторых, участие откровенных посредников в поиске девушки для красивого, уверенного в себе парня считал делом чуть ли не позорным), но после 7 Ноября, когда он заявился в парадной капитанской шинели, Гоша, успевший притащиться с праздника раньше, восхищённо развёл руками:
— Красавец! Я, когда тебя в строю увидел, глазам не поверил: ты — не ты! Хоть маршалу в зятья!
Замёрзший на первом крепком морозе, краснощёкий Фалолеев кивнул на погоны с четырьмя звёздами.
— Для парада вырасти приказали! Как-никак ассистент знаменосца!
— Жаль, я думал досрочно!
— У нас через ступень только Гагарин взлетел, — Фалолеев быстро скинул шинель, с нетерпением положил руки на батарею. (В тряпичных перчатках на морозе-то!)
— Кто тебя знает, — Гоша по-простецки почесал неприбранную голову, иронично присовокупил: — Может, ты где в атаку ломанулся круче Гагарина!
— Боги войны в атаку не ходят! — повторил Фалолеев любимую фразу Григорьева и глазами показал на свой китель о двух маленьких звёздах. — Увы!
— Всё равно, разрешите вас теперь величать «товарищ капитан-лейтенант»! — шутливо вытянулся во фрунт сосед-коротышка. — По-морскому!
— Разрешаю! — Фалолеев азартно хлопнул одеревенелыми ладошами, потому как узрел початую бутылку коньяка с невзрачной драной этикеткой.
Такой дребедени, несмотря на «сухой» закон, было в магазинах завались — с четырнадцати до восемнадцати часов, каждый Божий день, по червонцу штука, сколько угодно в одни руки. И Гоша, отстоявший на площади два часа столбом — при любимой заледенелой валторне, по пути в общагу первым делом кинулся спасать себя от фатального окоченения.
Парад, двадцатиградусный мороз, лозунги и высокие речи остались позади, на праздничный вечер у обоих были свои планы — в компании к товарищам, но не пропустить по две-три стопочки в честь революции соседи по комнате не могли.
— Не знаю, как через ступень звания, — сказал музыкант, торопливо разливая третьесортный коньяк, — а кое-кому досрочно отлетают, будь здоров! Зятёк замкомандующего тут есть, майора через год — получи, подполковника через два — получи! Прям стахановец! А кто знают его, говорят, мурло, ленивее обкормленного кота.
Видя, что случай сам ведёт к нужной теме, Фалолеев, будто невзначай, полюбопытствовал, много ли в Чите генеральских дочерей, которые поспели под венец.