Они пролетели над группой галер, которые упорно пытались таранить друг друга, но ветер был слаб, и они не могли хорошенько разогнаться. Немного дальше виднелись пузырчатые конструкции, за них сражались создания, похожие на пауков. На Эргистале были не только люди, хотя в районе, где они находились, людей было больше всего. Один или два раза они заметили под водой какие-то большие тени.
Шар постепенно удалялся от берега.
— От голода мы не умрем, — широко улыбнулся Туре, открывая плетеный сундук.
Корсон машинально потянулся к своему мешку с продуктами. Мешка не было, он потерял его в схватке с писарем.
— Здесь есть колбаса, вполне свежий хлеб и красное вино, — сказал негр. Из кармана брюк он достал огромный складной нож и принялся резать хлеб и колбасу. Потом откупорил бутылку и подал Антонелле.
Корсон с интересом смотрел на него.
— Никогда не видел ничего подобного? — спросил Туре, перехватив его взгляд. — Наверное, в ваше время питались таблетками и другой химией. Но и то, что есть у меня, вовсе неплохо. На войне как на войне.
Вино разогрело Корсона. Он закусил хлебом и решил задать несколько вопросов. Перед ним сидел человек, который знал об этом странном мире гораздо больше, чем он сам.
— Меня удивляет, — осторожно начал он, — это пустое небо. Война в воздухе должна повсеместно сеять разрушения.
— Таких правил нет, — ответил Туре. — По крайней мере, мне так кажется. В этом секторе нет ни самолетов, ни ракет, ни геликоптеров. Конечно, это не значит, что в другом районе Эргистала не ведутся воздушные схватки. Я бы первый удивился, будь это так.
— Правила? — Корсон перестал жевать.
— Может, вы заметили одну вещь, — продолжал Туре. — Никто здесь не пользуется ядерным оружием. Разве это вас не удивляет? Хотя вы его вполне можете и не узнать. Но по другую сторону гор атомные бомбы время от времени рвутся. Причем, очень мощные.
Корсон вспомнил столбы огня и грибы дыма, видневшиеся за горами.
— А кто следит за соблюдением этих правил?
— Если бы я знал, то пошел бы к нему и вежливо попросил выпустить меня отсюда. Вероятно, какой-нибудь бог или демон.
— Вы действительно верите, что мы в аду?
Слово это не имело для Корсона особого смысла, и он употребил его, вспомнив о почти забытой в его время мифологии, которую сменил холодный позитивизм. В галактическом языке ад означал исключительно неприятное место.
— Я немало думал над метафизическими вопросами, — признался Туре. — Эргистал похож на исключительно материальный ад. Например, это небо: я бы поклялся, что оно твердо, как стеклянная плита. Я делал триангуляционные замеры, поднимаясь и опускаясь на своем шаре, и мне кажется, что оно находится на высоте от десяти до двадцати километров. Потому-то этот мир, хотя и материальный, выглядит неестественно. Отсутствие горизонта, одна сплошная плоскость… это не поверхность какой-то планеты. У планеты с таким горизонтом должно быть колоссальное притяжение. Мы были бы раздавлены, едва появившись здесь.
Корсон с некоторым удивлением согласился: этот человек из далекого прошлого знал удивительно много.
— Мы находимся не в нормальном пространстве, — сказала Антонелла. — Я ничего не могу предвидеть. Сначала я не беспокоилась, поскольку способность эта временами пропадает, хотя и не совсем. А здесь я как будто… ослепла.
Корсон с интересом посмотрел на нее.
— И в каких условиях твои способности исчезают?
Антонелла покраснела.
— Прежде всего, на несколько дней в месяц. Но сейчас… это совсем не то. Бывает это и во время путешествий в космосе, но это случалось со мной нечасто. Бывает после прыжка во времени, но тогда это длится недолго. И наконец, когда вероятность многих событий почти одинакова. Но в любых условиях у меня оставалась частичка этих способностей, а здесь… ничего.
— О каких способностях она говорит? — спросил Туре.
— О способности, которой обладает ее раса. Они могут заранее предвидеть события, минуты за две до них.
— Понимаю. Это так, как если бы у них был перископ, способный пробить поверхность современности. Близорукий перископ. Две минуты — это немного.
Корсон попробовал осмыслить все, что рассказала Антонелла. Опережающая информация была некоторым образом связана с космогоническим принципом Маха, учитывающим особенности каждой точки Вселенной относительно целого. Означало ли это, что они находились во Вселенной, с которой была синхронизирована нервная система Антонеллы? А может, они были мертвы, хотя и не помнили момента смерти?
— Разве это не удивительно? — сказал Туре. — В Африке, задолго до моего рождения, колдунов считали предсказателями будущего. В мое время им уже никто не верил, а в будущем это обернулось действительностью.
— Откуда этот хлеб? — спросил Корсон, указывая на свой бутерброд.
— Из интендантства. Сейчас, когда вы задали мне этот вопрос, я подумал, что, действительно, не видел нигде ни полей, ни фабрик, ни пекарен. Но разве это не естественно во время войны? Оружие, одежда, лекарства, продукты прибывают издалека, из какой-то легендарной страны. Если война длится долго, то человек над этим даже не задумывается. Только поля, которые он видит, уничтожаются, ибо принадлежат врагу.
— А где командиры? Почему они затягивают эти бессмысленные сражения?
— Над нами. Высоко, очень высоко над нами. Обычно их никто не видит.
— А если их убивают?
— Тогда их сменяют другие, — сказал Туре. — Те, которые идут за ними по старшинству. В настоящей, отчаянной войне сражаются потому, что есть противник и нет выбора. А может, у вождей есть и свои личные причины.
Корсон глубоко вздохнул.
— Но где мы находимся? — яростно воскликнул он.
Туре спокойно посмотрел на него.
— Я мог бы сказать, что мы летим на шаре над плоским океаном, но это и так видно. Я много думал над этим вопросом и нашел только три варианта ответа. Можете выбрать любой из них или предложить что-то новое.
— Что это за варианты?
— Первый: мы просто-напросто умерли и находимся в метафизическом чистилище, где проведем неограниченное время, может, целую вечность, безо всяких шансов выбраться отсюда, даже если умрем снова в этих войнах. Для этого существуют Перемирия.
— Перемирия?
— Так вы еще этого не пережили? Ах да, вы же здесь недавно. Я расскажу об этом чуть позже. По второй моей гипотезе мы реально не существуем. Мы — только информация, замкнутая в гигантской машине, и кто-то ведет огромную Kriegspiele, War Game или, если хотите, Военную Игру. Речь идет о результате того или иного конфликта. Это так, как если бы все войны Вселенной велись только в одном месте. В таком случае, мы являемся чем-то вроде фигурок на макете, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Понимаю, — сухо ответил Корсон.
— А теперь — противоположная гипотеза. Мы действительно существуем, но не в этом мире. Быть может, мы лежим где-то в склепе, соединенные с машиной множеством проводов, и нам кажется, что мы все переживаем наяву. Может, речь идет о психологической терапии, чтобы отвратить нас от войны, а может, это какой-то спектакль? Или эксперимент? Моя третья гипотеза предполагает, что этот мир реален. С нашей точки зрения это странно, но верно. Он был создан людьми или человекоподобными существами, хотя в этом я сомневаюсь, для целей, о которых я не имею ни малейшего понятия. Эта гипотеза нравится мне больше всего, потому что допускает способ выбраться отсюда, причем без утраты своей личности.
— У ваших трех гипотез есть одна точка соприкосновения, — сказал Корсон. — Они одинаково хорошо подходят к другому миру, тому, из которого мы пришли.
— К миру, который остался у нас в памяти, — поправил Туре. — Это не одно и то же. Вы уверены, что мы явились из одного и того же мира? Есть еще одна точка, общая с тем… миром. У нас одинаковое понятие о свободе, и мы одинаково неспособны жить так, как нам нравится.
Они помолчали.
— Как вы сюда попали? — спросил наконец Корсон.