По мере того, как шар приближался к пролому, температура понижалась, не хватало воздуха. Однако пролом странно уменьшался. Еще недавно отверстие тянулось на километры, а сейчас не превышало нескольких сотен метров в самом широком месте и продолжало уменьшаться. Шар был достаточно близко, чтобы Корсон мог разглядеть обегающие внутреннюю поверхность пролома волны, гаснущие на его краях.
Море покрылось ледяной коркой, ее белизну подчеркивала прямая линия основания черной стены. Это было не окно и даже не стена, а какое-то силовое поле, поврежденное страшным ударом.
— Мы проскочим, — сказал, тяжело дыша, Туре, — если это не закроется.
Антонелла спрятала лицо на груди Корсона, и он нашел еще силы, чтобы вытянуть руку к пролому. В пустоте, чуть ниже уровня океана, виднелись обломки гигантского космического корабля. Возможно, он имел форму ракеты, об этом говорил вид его кормы, казалось, приклеенной к прозрачной стене. Восстанавливая свою структуру, силовое поле встроило в нее и корабль.
Больше всего Корсона удивлял биологический характер заживления силового экрана. Он помнил поля, которые распространялись мгновенно, но там речь шла о коротких дистанциях и ограниченных возможностях человеческого восприятия. Потом он подумал, что использованная здесь энергия была столь огромна, что нарушалась непрерывность времени. Эквивалент, выраженный в единицах массы, должен быть непредставимо огромным. Теория относительности говорила, что на звездах-гигантах время течет медленнее, чем в других местах. Самым удивительным было то, что эффект этот не распространялся на пространство, окружающее барьер. Шар не был брошен на экран со всего размаха, не сгорел в атмосфере перед ударом о стену пространства.
У Корсона появилась слабая надежда. Оставалось еще несколько сотен метров; заживление шло все быстрее, трещины исчезли, матово-черное пятно уменьшалось. Пространство вокруг сверкало, будто покрытое лаком — побочный эффект поля.
Они были уже совсем близко. Корсон вытянул руку, чтобы защитить Антонеллу. Удар… Отскок… Рывок… Завязанный вокруг пояса канат врезался в позвоночник. Корсон покачнулся и упал вперед, ударившись головой о край корзины. Крутой крен, мягкий звук… Шар расплющился по барьеру, гондола раскачивалась из стороны в сторону. Удар, отскок, удар… Наконец все скрыла темнота.
20
Очнулся он от ощущения холода на лбу. Может быть, почти сразу. Его голова лежала на коленях Антонеллы, она прикладывала ко лбу тряпку, смоченную вином. Он поднял руки к правой брови, которая сильно болела, а когда взглянул на нее, она была в крови. Потом его взгляд встретился со взглядом Туре.
Корсон встал, превозмогая головокружение, и с трудом удержался на ногах.
— Наш шар послужил пробкой, — объяснил Туре.
Шар наполовину ушел в барьер в добром километре над спокойным океаном. Подводная пробоина тоже затянулась.
Корсон перегнулся через край гондолы, разглядывая пустоту. Вверху небо, а внизу море кончались ровно, словно обрезанные ножом. Барьер был совсем рядом. Корсон вытянул руку, но не достал его, хотя почувствовал легкий укол. А может, это была только иллюзия.
Дальше был космос. Живой космос. Прежде всего звезды, мириады звезд, из них складывались незнакомые созвездия. Звезды всех цветов, какие можно видеть только в пустоте, через стекло скафандра или из купола обсерватории. Какая-то галактика светилась красным. Но там были не только звезды и галактика.
Между ними, а иногда и перед ними плавали огромные военные крейсера. Конечно, Корсон не мог видеть их непосредственно, но они сотрясали звезды, точнее, искажали их свет. Масса и энергия. Фотон был так легок, и его можно было так легко отклонить. Опытный взгляд Корсона распознавал в танце звезд скрытый смысл. Здесь в отчаянной схватке сошлись два флота. Во время боя какой-то крейсер, потеряв управление, налетел на барьер и повредил его. Однако другие, явно не имеющие понятия о катастрофе, продолжали сражаться. С этой стороны барьера сражение выглядело чистой абстракцией, и проявлялось лишь дрожью пространства и танцем звезд.
По другую сторону силового экрана плавали зеленоватые глыбы. Корсон не сразу узнал их. Лед, горы льда в пустоте: миллиарды тонн воды, вырвавшейся через пролом.
Корсон понимал, что не видит почти ничего из событий баталии, которая, конечно, велась на просторах во многие световые годы. Сейчас он видел лишь локальное столкновение. Однако, стремительность битвы дала ему представление о специфике этого пространства.
Пространство это не граничило с Эргисталом, просто было его частью. Логично. Космические войны должны были вестись на Эргистале так же, как войны сухопутные, морские и воздушные. Им нужна была особая среда, и эта среда была предоставлена. Если эта Вселенная была макетом, он был близок к совершенству.
Кто же мог сражаться в космосе? Люди? Космиты? Люди, против космитов? Застывший в барьере корпус корабля не походил ни на один из известных Корсону типов. Однако, если он верно прикинул — расстояния и размеры в космосе сильно искажаются, — обломок этот был более километра длиной, а весь корабль — раза в три больше. Корсону показалось, что он видит безжизненное тело, кружащееся между обломками. Впрочем, с тем же успехом это мог быть и кусок металла.
Туре кашлянул. Вибрация прекратилась, воздух успокоился и застыл. Не нужно было кричать, чтобы услышать друг друга, хотя в ушах еще дрожал отзвук барабанной дроби.
— Наше положение не из лучших.
— Этого я и боюсь, — сказал Корсон.
Он уже обдумал и по очереди отбросил все возможности. Канаты, оплетающие гондолу, были слишком коротки, чтобы можно было спуститься к воде. Если они разрежут оболочку шара, чтобы сделать из нее парашюты, она может отделиться от экрана, и тогда они погибнут в волнах, упав с километровой высоты. Не было никаких шансов, что шар освободится сам. Даже если им удастся спуститься, как они вернутся на сушу, удаленную на десятки тысяч километров? Они были в ловушке, словно мухи, пойманные на липучку.
“Если бы только началось Перемирие”, — подумал Корсон. Сначала, когда Туре говорил о Перемириях, он испытывал глухой, звериный страх. Перемирие походило на смерть или на конец света. Сейчас же он мечтал о нем. Но надежды не было: они не могли повлиять на решение непредсказуемых богов, которые создали эту Вселенную и управляли ею. Он вспомнил и другие слова Туре, но пока боялся сделать из них выводы.
В космосе появился какой-то клубок тьмы. Корсону показалось, что бездна оживает, что совсем рядом появился рой беспорядочно кружащихся мошек. Казалось, они с дьявольской ловкостью увертываются от выстрелов космических кораблей. Один из крейсеров взорвался, за ним другой. Две яркие вспышки на мгновенье ослепили Корсона, хотя он и щурил глаза. С тревогой подумал он о том, что будет, если один из кораблей взорвется у самого барьера. Барьер, конечно, выдержит, но поглотит ли он все излучение?
Мушки. И вдруг Корсон понял: это были гипроны. Последние сомнения исчезли, когда один из них материализовался перед самым барьером. Корсон узнал пояс глаз, лишенных век, шесть огромных лап с торчащими когтями, гриву нитей, развевающихся в пространстве, и упряжь, а когда Бестия повернулась вокруг своей оси — мундир солдата Верана. Человек по ту сторону барьера удивленно воскликнул при виде гондолы и ее пассажиров. Губы его шевельнулись. Минуту спустя солдаты оказались у барьера, а потом исчезли.
Появились они уже по эту сторону, без видимого усилия преодолев преграду. Окружив шар, солдаты направили оружие на путешественников. Антонелла схватила Корсона за руку. Туре открыл рот и спросил, вытирая рукой вспотевший лоб: