— Никакого заседания не будет, — угрюмо процедил Эмиль. — Позволь, я закончу. Сенаторов весьма смутило, почему одна из самых стойких сторонниц твоей фракции вдруг обрушилась на тебя.
— Это же очевидно, Эмиль. Мой дядя подсунул ей какой-нибудь компромат на Марсия и пригрозил, что пустит его в ход, если Клеменция не выступит против меня.
— Неужели он способен на такую низость?
— Кузен, мой милый, дядя Марцеллин способен на все! Никогда не оставайся с ним один на один в темной комнате, он задушит тебя шнурком от твоего калазириса, и потом никто никому ничего не докажет! Мой дядя — патологический интриган, для него поистине нет ничего святого. Как ты думаешь, могла ли Клеменция сама выдумать столь пошлую историю про меня и Марсия?! Еще не забывай, что дочь Клеменции приходится Корнелию женой; Эстелла тоже может быть замешана в интриге, не только Марсий.
Эмиль сжал кулаки, на мгновение закрыл глаза и простонал:
— Негодяй! И этот низкий человек зовется князем и сенатором!
— Ты обещал мне рассказать, что было дальше, — напомнила я.
— Да, разумеется… Принцепс Клавдий Петрин предложил посетить твоего отца, чтобы узнать его мнение по поводу обвинений Милиссины.
Пока сенаторы собирались, я успел первым. Как-никак, мы дружны с Титом, и он порою говорит мне то, чего тебе не скажет…
— Ну и?
Кузен осуждающе посмотрел на меня.
— Как ты можешь быть такой жестокой, Софи? Он же твой отец!
— Какие у него ко мне претензии?
Эмиль не выдержал моего взгляда и склонил голову.
— Твой отец, Софи, мечтает о покое.
— О покое?! — с расстановкой переспросила я. — А разве не в покое живет и существует этот Цинциннат?! Кто его тревожит? Никто, все его жалеют, а стрелы критики встречаю я! Какой первый министр мог себе позволить вот просто так сидеть в этом дворце и ничего не делать?
— Пойми, кузина, он не хочет «сидеть в этом дворце»! Ты сама не видишь? Тит стар и болен, он только перенес инфаркт, ему бы в горы Киферона или на Плеядовы острова, на отдых, — а ты неволишь его терпеть ношу первого министра!
— Еще раз говорю, Эмиль: нет ни малейшей ноши. Тит Юстин называется первым министром, а правлю я. Ну ради всех богов, кузен, я же не виновата, что мне всего лишь двадцать восемь лет!
Он горестно покачал головой и заметил:
— Не ожидал, что власть окажется тебе дороже жизни твоего отца. Я говорю тебе это как друг. Тит Юстин не выдержит еще два года такой жизни, нет, ни за что не выдержит!
Мы помолчали. Я думала о том, что мой кузен, конечно, прав насчет отца. Бывают в жизни случаи, когда Нецесситата особенно немилосердна к прежним своим любимцам. В моем отце угасла Личность, и остался беспомощный старик, laudator temporis acti[16], единственным желанием которого нынче было в покое скоротать свой век…
Мне помнился отец другим. Я думала и вспоминала, как он учил меня жестокой жизни, как неспешно, но и неколебимо, внедрял в мое сознание идею о призвании Юстинов, и как готовил меня к власти, и как надеялся, особенно после трагической кончины первенца, на мои таланты. А как старалась я не разочаровать отца!
Я вспоминала это, и протест нарастал в моей душе. Это был протест стойкого пилигрима, всю жизнь добросовестно шествовавшего к великой цели, почти достигшего ее, эту цель… и вдруг встречающего на своем пути людей, которые говорят ему: «Туда идти не стоит. Туда тебе нельзя. Остановись и посмотри назад. Там твое будущее».
Я не могла остановиться. Отец наставил меня на этот путь — но нынче он тянул меня назад. Тем хуже для него! Без этого цинизма я не выживу, не стану той, кого он сам воспитывал в своей Софии. Я люблю отца — и именно поэтому не вправе позволить ему утащить меня вслед за собой, на дно реки забвения. Я люблю отца, но я чувствую в себе силы идти по жизни без него. Я люблю отца, но еще больше я люблю свое призвание, которое он мне привил: я могу и должна, я обязана управлять нашей великой державой, у меня это получается лучше, чем у других.
Вот тому последний пример: Нарбонния. Я совершила крупную ошибку, поставив на Кримхильду и вручив ей престол герцога Круна. Но я нашла в себе силы исправить эту ошибку. Я проглотила все обиды, которые нанес мне юный Варг, потому что разглядела в нем достойного сына своего великого отца. Варг повзрослел за этот страшный год. Теперь, когда мертвы Ульпины, смущавшие рассудок Варга, он волен примириться с неизбежным и выбрать мир с Империей; я помогу ему спастись и выжить — и так исполню свою клятву благородному Круну…