Референту стало не по себе: она произнесла эти слова совершенно бесстрастным тоном, не отрываясь от газеты и продолжая делать записи в большой тетради.
В этот момент в приемной появилась София Юстина. Референт, достаточно изучивший ее, с первого взгляда понял, что она чем-то сильно удручена. Он поднялся ей навстречу, чтобы узнать, чем может быть полезен, однако София, не глядя на него, молча прошла в свой кабинет. Следом за Софией в этот кабинет вошла женщина в роговых очках — а на столике, за которым она сидела, осталась лежать аккуратная стопка старых газет; большой тетради не было.
— У нас есть шанс поставить на место распоясавшихся радикалов, — вот были первые ее слова, обращенные к Софии. — Я отыскала семь оснований, по которым этот verbosus[26] Интелик может быть привлечен за клевету, равно как и его буйные сторонники…
— Я была у отца, затем навестила Клеменцию в больнице, еще была в Сенате, — сказала София, перебивая ее. — И вот о чем я думаю, подруга, — как я умудрилась столь жестоко ошибиться в родном дяде?!
— Только не говори мне, что он тебя переиграл.
— Он это сделал, — вздохнула София.
Медея Тамина сняла зеркальные очки и улыбнулась.
— В подобных случаях, подруга, я привыкла слышать от тебя другое:
«Тем хуже для него!». …Родовитая патриса Медея Тамина, хотя и была старше своей подруги на два года, всегда и во всем признавала первенство Софии. Они познакомились двенадцать лет тому назад, в Императорском Университете, где София изучала философию и психологию, а Медея — юриспруденцию. В отличие от Софии, дочери сенатора и первого министра, у Медеи не было никаких связей в Темисии. Она приехала в столицу из далекого Гелиополя.
Между обоими мегаполисами, Темисией и Гелиополем, всегда существовала конкуренция; до сих пор темисиане именуют гелиопольцев почти что варварами, ввиду удаленности последних от столичной жизни, а гелиопольцы, напротив, смеются над зазнайством темисиан и чувствуют себя более счастливыми на этом благословенном краю земле: климат в Илифии приятен во всех отношениях, земля плодоносна, а море и леса весьма щедры на дары. Даже нравы там отличаются от столичных, в основном поразительной для аморийцев свободой взглядов; илифийцы открыто обсуждают такие вещи, за которые в центральных провинциях можно угодить в темницу.
Юную Софию провинциалка Медея заинтересовала уже тем, что смогла без протекции поступить в элитный Императорский Университет.
Это свидетельствовало не только о везении, но и о наличии настоящих талантов. Сблизившись с провинциалкой, София нашла в ней, что хотела; так у Медеи появилась влиятельная покровительница. Понимая, какое значение может иметь для карьеры дружба с наследницей династии Юстинов, Медея всеми силами старалась заслужить доверие Софии.
Эта задача была трудной сама по себе, так как дочь Тита Юстина отличалась коварством, подозрительностью и склонностью к изощренной интриге. Многие ровесники Софии, возомнившие себя ее друзьями и пытавшиеся использовать знакомство с нею для устройства собственной карьеры, в какой-то момент оказывались замешанными в неприглядных историях и сходили со сцены. Софии нравилось подставлять других и наблюдать со стороны, получится ли у них выбраться из неприятностей, а если получится, то как. Медее требовалось не только миновать положенные испытания на выживаемость, но и убедить Софию в своей полезности и преданности.
Субъективно задача усложнялась тем, что Медея Тамина обладала яркой, впечатляющей внешностью, такой, какая обычно вызывает желание мужчин и зависть других женщин; сверх того, само прославленное древними мифами имя «Медея» подрывало доверие к его обладательнице. Поэтому она старалась вести себя подчеркнуто скромно, одевалась в закрытые платья, а еще чаще — в строгие калазирисы, носила очки, почти не пользовалась косметикой, не водила знакомств с людьми, которые даже теоретически могли вызвать неприятие Софии. Что же до имени своего, то Медея предпочитала упоминать его как можно реже и предпочитала, чтобы ее называли по фамилии.
Разумеется, проницательная София видела и понимала все ухищрения Медеи, а понимая, воспринимала их как должное и не осуждала. Провинциалка действительно нравилась ей — и тем, что знала свое место, и наличием сильного аналитического ума, и несомненными способностями к притворству, без которого невозможно выжить и достичь желаемого, и, самое главное, своими дарованиями, среди которых наиболее впечатляющим была феноменальная память; еще в университете Медею нарекли «Мнемосиной». Так, Медея слово в слово помнила весь многотомный свод аморийского государственного права, начиная с Завещания Фортуната и заканчивая вердиктами Святой Курии по вопросам искоренения ереси. Когда у Медеи и Софии появились общие дела, София стала поверять их памяти подруги, зная, что та сохранит их не хуже, чем самый надежный тайник.