Там, в Тикале, Хун-Ахау недолюбливал Иш-Кук. Его раздражали ее навязчивость, отсутствие приличествующей девушке скромности, безразличие к положению рабыни. Но сейчас, услышав о ее страшной смерти, Хун-Ахау почувствовал, как у него сжалось сердце.
«Царевна погибла в борьбе за престол, – подумал он, – а за что умерла бедная Иш-Кук?»
В голове тяжело стучало, мысли перескакивали с прошедших событий к будущим. Что он мог сделать и не сделал? В чем его ошибка? Хун-Ахау тяжело вздохнул. Прав был Вукуб-Тихаш: он о многом не подумал, не вспомнил. И был за это жестоко наказан… Погибли его товарищи, а он остался жить… Почему так случилось?
И снова в голове теснятся мысли, упрямые, настойчивые, неспокойные… Вукуб-Тихаш сказал, что не все еще погибло, что умирать надо с пользой. А тем более жить. Старик сказал, что сама жизнь подскажет Хун-Ахау, что он должен делать. Об этом нужно подумать в первую очередь…
В Ололтун возвращаться нельзя: для этого ему и Ах-Мису пришлось бы пересечь все тикальское царство. Конечно, их скоро задержат и казнят. Значит, надо продвигаться на юг. Там никому нет дела до событий в Тикале… И только там он сможет исправить свои ошибки. Пожалуй, сначала он должен попасть в Копан, найти там брата Укана, через него связаться с рабами, и не только с ними. Вокруг Копана живут такие же земледельцы, как Вукуб-Тихаш, как его покойный отец, как другие жители его родного поселка. Они тоже непосильно работают на правителя Ололтуна… «Только смелый вернется в Ололтун», – говорила царевна… Она манила его надеждой на возвращение в родной Цолчен. Хун-Ахау невесело улыбнулся. «Слишком высоко стояла умершая Эк-Лоль, – подумал он, – не понять ей было, что простому рабу может показаться тесным даже Ололтун. Не поняла бы царевна, что и раба может манить большее, чем возвращение в родную деревню; что борьба за свободу может стать целью его жизни… Только жить и умереть нужно с пользой. И думать нужно не только о себе, как сказал Вукуб-Тихаш…»
С каждым днем, чем больше новостей узнавал Хун-Ахау, тем больше усиливалось нетерпеливое желание юноши поскорее покинуть пределы опостылевшего ему Тикальского царства. Нет, его больше уже не тянуло ни в Ололтун, ни в родное селение! И там, и здесь он хлебнул достаточно горя! Скорей, скорей уйти подальше от Тикаля!
Наконец наступил желанный день. Поздней ночью Хун-Ахау и Ах-Мис после ласкового прощания с хозяйкой вышли из хижины, сопровождаемые Вукуб-Тихашем. Задолго до этого вечера старик растолковал им, как они должны идти, чтобы добраться до большого леса, поэтому все трое шли молча. За спинами у Хун-Ахау и Ах-Миса висели мешки с едой – хозяева щедро снабдили их на дорогу. В правой руке юноша держал топор, подаренный Эк-Лоль. Ах-Мис, рискуя жизнью, спас не только своего друга, но и его оружие, помня, как оно дорого Хун-Ахау.
Там, где заканчивались поля, Вукуб-Тихаш остановился. Тихим голосом он еще раз повторил указания относительно дороги, крепко стиснул юношей в объятиях и, стремительно повернувшись, быстро пошел обратно. Только по его внезапно сгорбившейся спине да неровной походке можно было почувствовать, как сильно переживал старик это расставание.
Хун-Ахау и Ах-Мис стояли и смотрели ему вслед, пока тени ночи не поглотили его фигуру. Наконец, повернувшись, они подошли к первым деревьям. Ноздри юношей широко раздувались, вдыхая неповторимый, пряный, грозный аромат девственного леса. Прошла минута. Хун-Ахау решительно раздвинул рукой лианы и скрылся в чаще; Ах-Мис шел за ним следом.
Глава двадцатая
СТРАННЫЙ ПЛЕННИК
Разные люди существуют под небом; имеются люди пустынь, лица которых никто никогда не видит, которые не имеют домов, они только блуждают, как помешанные, по малым горам и большим горам, поросшим лесами.
Жгучее полуденное солнце без устали метало свои огненные стрелы на гладь большой реки и подступивший к ней вплотную густой лес.
Совсем рядом, в двух шагах от берега, в душной лесной чаще царил полумрак; солнечные лучи не смогли пробить плотной многоэтажной кроны могучих старых великанов. У их подножия безнадежно хирели лишенные животворного света их собственные отпрыски; даже буйные травы и лианы – и те были какого-то странного желтовато-белесого цвета. И поэтому казалось, что молодые деревца, волей случая оказавшиеся на речном берегу, пришли в радостное неистовство от открывшегося перед ними свободного пространства и солнца. Они исступленно вытягивали ветви над водой, стремясь захватить побольше места, света, свободно игравшего над рекой ветерка.
Неожиданно заросли раздвинулись, и из них медленно выступил человек. Вслед за первым показался и второй – по росту и телосложению настоящий великан. Они долго стояли молча на берегу, оглядывая представшую перед их взорами картину.
Это были Хун-Ахау и Ах-Мис.
Прошел почти год с тех пор, как они покинули хижину Вукуб-Тихаша. Первое время юноши старательно избегали попадавшиеся им на пути селения, помня советы старого земледельца. Но как-то раз, когда, по расчетам Хун-Ахау, они были уже далеко за пределами власти тикальского владыки, юноши, мучимые голодом, решили войти в небольшой поселок. Оказалось, что дурные вести распространяются очень быстро: их сразу узнали и попытались задержать. Если бы не быстрота их ног, попытка достать пищу закончилась бы пленом и последующей казнью в Тикале. С тех пор Хун-Ахау и Ах-Мис больше не приближались к селениям, обходя их далеко стороной. Правда, потом города и селения стали встречаться все реже и реже – путники вступили в пустынную горную область.
Казалось, в Хун-Ахау пробудился дух великого путешественника – его прапрадеда. Еще у Вукуб-Тихаша, в Цихбаче, было решено, что юноши пойдут на юг, чтобы скорее выбраться из Тикальского царства; и где бы они ни находились, бывший предводитель рабов всегда быстро находил нужное направление. В густом лесу, где не было видно солнца, в первозданном хаосе горных ущелий, при обходе многочисленных рек, преграждавших им путь, он всегда шел вперед уверенно и твердо, как будто прогуливался по знакомой с детства широкой дороге. Так же легко и, казалось, беззаботно молодой предводитель определял подходящее место для ночлега или длительного, на несколько дней, отдыха, когда иссякали силы; разжигал огонь, находил удобную пещеру или нависшую скалу, чтобы переждать непогоду.
Хун-Ахау много думал о прошлом, и не только о неудачном восстании. Чем дальше они уходили от Тикаля, тем живее перед его глазами вставали картины недавнего прошлого: залитая лунным светом пирамида, огромные, тревожные глаза, доверчивое пожатие руки…
Только теперь Хун-Ахау почувствовал по-настоящему, какое место в его жизни заняла Эк-Лоль. И сердце юноши жгла тоска, что он никогда больше не увидит ее, не услышит ее голоса, не поднимет хрупкую девушку, чтобы посадить на носилки… Никогда… никогда!
И чем печальнее становилось у него на сердце, тем длиннее становились дневные переходы, словно он стремился убежать от прошлого. Хун-Ахау еще не знал великого закона жизни, согласно которому горе неизменно сменяется радостью, а радость – горем.
Первое время юноши очень страдали от отсутствия привычной пищи; запасы, которые им дал Вукуб-Ти-хаш, быстро истощились, как ни стремились они беречь их. После неудачной попытки добыть припасы в селении, пришлось перейти на то, чем снабжала их природа. Различные коренья, грибы, плоды тапаль[41] и кавуэш[42], пойманные в ручье рыба и раки, попавшие в силки кролики и птицы – вот что стало обычной пищей странников. Как-то раз, найдя хорошую гончарную глину, Хун-Ахау вылепил из нее два сосуда и обжег их на костре. С тех пор юноши могли варить мясо, когда им везло на охоте. Теперь они уже почти никогда не голодали, и только иногда их мучала острая тоска по свежеиспеченным кукурузным лепешкам и дымящейся бобовой похлебке. Ах-Мис однажды даже попросил Хун-Ахау никогда не говорить при нем слова «бобы».
41
Дерево бирсонима толстолистная. Плоды его напоминают по форме вишни, но белого цвета и обладают своеобразным ароматом.