Дверь, по счастью, оказалась незапертой и вышибать её не пришлось. Стэнн ворвался в комнату в тот момент, когда девушка, тяжело вздохнув и утерев сползающую по щеке слезу, решительно сунула голову в петлю.
Увидев на пороге незнакомого мужчину, девушка испугано замерла. Стэнн тоже остановился и неторопливо проговорил:
— Я тут мимо проходил… Водички не найдётся? Жажда замучила.
Девушка молча смотрела на него огромными, полными ужаса, глазами.
— Попить, говорю, не дадите? — повторил Стэнн, не трогаясь с места, чтобы ещё больше не напугать её. А то решит ещё с табурета спрыгнуть, спасай её потом.
И тут девушка словно очнулась. Посмотрела на него отчаянным взглядом, сжала кулачками ещё не затянувшуюся на горле верёвку и — разрыдалась горько, во весь голос.
— Вот и хорошо, — ласково заговорил Стэнн, подскакивая к не удавшейся самоубийце и освобождая её от верёвки. — И поплачь. Лучше плакать, чем вешаться.
Подхватил её на руки, усадил на стул, сам присел рядом, пытаясь заглянуть в глаза, но девушка закрыла лицо руками и только судорожно всхлипывала да подвывала. Слёзы ручейками стекали между пальцев, капали на простенький сарафанчик. Стэнн встал рядом, обнял её, прижал к себе. Ничего не говорил, не ругал и не успокаивал, решив, что сейчас ей нужно просто выплакаться. Молча гладил её по растрепавшимся волосам, по вздрагивающей от рыданий спине.
Наконец, девушка перестала плакать, пару раз судорожно всхлипнула напоследок, вытерла мокрыми ладонями щёки и отодвинулась от своего спасителя.
Стэнн сразу отступил в сторону, чтобы не пугать её лишний раз, сел на злосчастную табуретку, не сводя глаз с девушки. Мало ли что ещё придёт ей в голову в таком-то состоянии.
— Спасибо, — выдохнула та, упорно не глядя на мужчину, так вовремя в нужный момент оказавшегося в её доме. Ей было неимоверно стыдно за свою слабость, за неудавшееся самоубийство, и жарко багровеющие щёки не давали ей скрыть смущение.
— Так как насчёт водички? — поинтересовался Стэнн, давая девушке повод для действия.
— Да, конечно, сейчас, — заторопилась она.
Вскочила, побежала за перегородку, где, видимо, находилась кухня. Звякнул стакан, зашелестела льющаяся из чайника вода. Потом раздалось тихое «ох», и тоненькой струйкой полилась вода из крана.
Стэнн усмехнулся: наверняка себя в зеркале увидела, теперь умывается. Раз обратила внимание на свою внешность, значит, вешаться больше не будет. Сейчас, по крайней мере. Можно уходить.
— Вот, возьмите.
Стэнн принял стакан из рук разрумянившейся девушки, в несколько глотков осушил его. А ведь не соврал, пить, оказывается, очень хотел. Так хотел, что с одного стакана не напился. Но и понятно: за весь день только пару глотков из шофёрской бутылки с минералкой сделал.
— Можно ещё?
Стэнн поставил стакан на стол, глянул вопросительно на так и стоявшую перед ним девушку.
— Конечно! — кивнула она. Подхватила стакан, кинулась к кухне, но тут же остановилась: — А может, вы есть хотите? У меня суп вкусный. С курицей.
— С удовольствием, — обрадовался Стэнн, почувствовав, как при одном упоминании о пище сжался желудок. — Честно говоря, целый день не ел.
— Я сейчас, быстро! — подхватилась девушка и, скрывшись за перегородкой, загремела тарелками.
А потом они сидели за столом, под мягким светом лампы с широким пластмассовым абажуром, и Стэнн с удовольствием уплетал вкусный наваристый суп с плавающими в нём большими кусками курицы, заедая его толсто намазанным маслом хлебом. Потратившее много сил тело требовало подпитки, и Стэнн с удовольствием давал ему такую возможность.
Утолив первый голод, Стэнн улыбнулся:
— Может быть, познакомимся? А то ты меня уже накормила, а я до сих пор не знаю, кому спасибо говорить.
— Я — Саша, — протянула руку девушка.
— Стэнн, — ответил на рукопожатие мужчина.
— Стэнн? — не поняла Саша. — Вы что, иностранец?
— Ну почему сразу иностранец? — не стал раскрывать своё происхождение Стэнн. — Просто родителям имя понравилось. А я вот теперь всю жизнь вынужден на вопросы отвечать.
— Родители — они такие, — первый раз за весь вечер улыбнулась девушка. — Налить добавки?
— Налей, — согласился Стэнн, думая, не слишком ли он жадничает и не придётся ли потом лечиться от обжорства. — Ты очень вкусно готовишь.
— А ты очень вкусно ешь, — рассмеялась Саша. — Даже смотреть приятно, как наворачиваешь.
И тут же смутилась:
— Ой, простите.
— За что? — удивился Стэнн.
— Ну, я к вам на ты…
— И правильно, — перебил он. — Давно пора.
Саша снова улыбнулась. Улыбка у неё была добрая, ясная, озарявшая лицо тёплым мягким светом. И Стэнн подумал, что человек с такой улыбкой не может быть плохим, и какое счастье, что он так вовремя здесь оказался и не дал свершиться самой большой несправедливости в его жизни.
— Давай тарелку, — Саша снова скрылась на кухне, а Стэнн посмотрел в окно на темнеющее небо и подумал, что уже вечер наступил, и неплохо было бы напроситься на ночлег. Может, разрешит на полу возле стенки примоститься? Вряд ли он сегодня отсюда уехать сможет. Хотя, впрочем, дальнобойщики, бывает, и по ночам ездят. Надо дойти до них, поспрашивать. А переночевать и на улице можно, лето же, не замёрзнет.
Но сначала надо выяснить, что случилось с Сашей и можно ли её одну оставлять. Вдруг дело настолько серьёзное, что она без него снова в петлю полезет.
Когда они попили чай, вместо сахара посасывая маленькие конфетки без фантиков, которые Саша называла «Дунькина радость», Стэнн осторожно спросил:
— Сашенька, а что у тебя случилось? Почему ты решила… — он чуть запнулся, подбирая слова, потом продолжил: — уйти из жизни?
— Дура потому что, — вспыхнула Саша. — Сама от себя не ожидала.
Стэнн вопросительно посмотрел на неё, и девушка, тяжело вздохнув, начала рассказывать.
История оказалась стара, как мир.
Саша рано осталась сиротой. Жила с бабушкой, бывшей учительницей, которая внучку, конечно, любила, но баловать не могла — пенсия не позволяла никаких излишеств. Жили небогато, хотя и не бедствовали: выручал огород, да курочки. И шить Саша научилась лет в десять, а чуть позже — и вязать. Так что, одевалась неплохо. И только одно расстраивало: фигурой она в международные стандарты ну никак не вписывалась. Хоть и питались они с бабушкой очень скромно, а выглядела она так, словно каждый день тортиками баловалась. В детстве вообще была пышечкой, и дразнили её то жиртрестом, то жирной бочкой. В подростковом возрасте вытянулась, постройнела, но лишние килограммы на бёдрах никуда не делись. И девчонки в школе, вечно сидевшие на всяких диетах, только фыркали, глядя на жующую в перемену бутерброд Александру. А мальчишки, все, как на подбор, задохлики, никогда не приглашали крепкую пышную девчонку танцевать на дискотеках, справедливо полагая, что смотреться рядом с ней будут уморительно.
Она тоже пыталась голодать, перепробовала кучу диет, но ничего не помогало: с трудом сброшенные за месяцы голодания килограммы бегом возвращались после первой же тарелки куриного супа. И Саша, наконец, смирилась со своей немодельной внешностью, поняв, что в жизни счастье ей не светит.
И тут появился Он. Первый парень их городка. Сын директора местной фабрики по пошиву постельного белья, где она работала швеёй-мотористкой, устроившись туда сразу после окончания школы.
— Красивый? — понимающе спросил Стэнн.
— Да какой красивый, — сердито ответила Саша. — Худой, как велосипед, и волосы мелирует.
— А зачем тогда? — не понял Стэнн.
— Ну, как ты не понимаешь? — расстроилась девушка. — Я же не только толстая, но ещё и рыжая. Меня же с детства все только дразнили да обзывали. То «рыжая-бесстыжая», то «коровой жирной». А тут…
Она замолчала, вытирая выступившие на глаза слёзы.