Колдун… Бред какой-то…
А я, значит, Селена, которую он любит во сне… В чьём сне — моём или его? Кто кому снится?
Женаты во сне… Бред…
Ну, что я заладила: бред, бред? Почему бы мне просто не встретиться со Стэнном ещё раз и не порасспрашивать его о его жизни там, в моём сне? Я ведь сразу пойму, правду он говорит, или с ходу выдумывает. Как бы ловко человек ни врал, серией хорошо подобранных вопросов всё равно можно будет вывести его на чистую воду. А в его колдовских способностях я уже убедилась. И можно будет, кстати, ещё потребовать доказательств. Пусть он мне что-нибудь наколдует. Например… например…
Но что именно должен наколдовать мне Стэнн, я придумать не успела, потому что в этот момент раздался звонок в дверь.
Я бросила взгляд на часы: для Стэнна ещё рановато.
— Интересно, кого это принесло? — проворчала я и пошла к двери, на ходу надевая халат поверх ночной рубашки.
Выглянув в глазок, увидела перед дверью незнакомого парня.
— Кто? — спросила я, решив, что, раз я никого не жду, то и открывать кому попало не обязана.
— Почта, — отозвался молодой человек. — Вам письмо заказное.
Письмо? Да ещё — заказное? Странно. Может, налоговая какое-нибудь извещение прислала?
Я открыла дверь.
— Вот здесь распишитесь, — почтальон сунул мне под нос линованную бумажку. Я машинально нацарапала плохо пишущей ручкой свою фамилию и взяла конверт.
— До свидания, — улыбнулся парень и, сунув бумажку с моей росписью в карман, быстро побежал вниз по ступенькам. На повороте лестницы остановился на мгновение и бросил на меня странный взгляд, очень похожий на тот, каким смотрел на меня при первой встрече Стэнн: полный радости и непонятной тоски. Но, увидев, что я гляжу на него, отвел глаза и припустил вниз.
Я проводила его удивлённым взглядом: никогда я не видела таких почтальонов. В основном по подъездам неторопливо и устало ходят женщины не самого юного возраста. А тут — молодой и сильный мужчина. Даже странно. И его взгляд…
Да ладно, мало ли какие у парня жизненные обстоятельства.
Я закрыла дверь, прошла в комнату и поглядела адрес отправителя. Но вместо адреса увидела только имя: «От Селены». Я перечитала имя ещё раз. Ничего не изменилось. Селена, девушка мужчины моей мечты, написала мне письмо. Значит, Стэнн соврал, что Селена — это я? Я-то уж точно себе никаких писем не писала.
Я поспешно распечатала письмо и быстро пробежала его глазами.
Так, что за ерунда? Она издевается? Решила посмеяться?
Я постояла, задумчиво разглядывая симпатичный конверт с розовыми цветочками и странным именем на месте отправителя. Потом села на диван и начала внимательно перечитывать письмо, обдумывая каждое предложение.
Лена, здравствуй!
Сразу хочу попросить тебя только об одном: какими бы странными не показались тебе события, описываемые в письме, дочитай его до конца. Вполне возможно, что от этого будет зависеть твоя жизнь.
Хм, начало уже интересное. Как это моя жизнь может зависеть от какого-то письма? Она что, детективов начиталась?
Теперь — обо мне, пишущей тебе эти строки. Вероятно, тебе показался знакомым почерк, которым написано письмо? Посмотри свои записи и сравни с этими, возможно, тогда тебе будет легче поверить в то, о чём сейчас ты будешь читать.
Почерк, действительно, знакомый. Где я его видела? И при чём здесь мои записи?
В Кэтанге меня зовут Селена (знакомое имя, правда?), в России я — Елена Викторовна Васнецова (тоже знакомо?). Я — это ты, только во сне.
Так. Что за бред?
Когда ты спишь, твоя душа улетает в другой мир, в котором Стэнн — твой любимый мужчина и, по совместительству, могущественный маг, работающий начальником в Тайной Магической Полиции. Именно поэтому он так легко выгладил брюки холодным утюгом. Он мог бы их вообще без утюга погладить, это очень простая магия, которой владеют даже дети. Кстати, в Кэтанге ты тоже неплохая колдунья, но об этом — потом, для нынешней ситуации это — не самое важное.
Я — колдунья? Ну, это уже вообще смешно! Хотя… когда-то, в ранней юности, мне казалось, что во мне дремлют какие-то непонятные силы, которые только и ждут, когда их разбудят. Но потом, став старше и умнее, я поняла, что всё это — детские мечты о чуде. А в реальной жизни волшебству места нет… Может, зря я так решила?
Оп-па. Я что, начинаю верить этой ерунде?
Я понимаю, трудно поверить в то, что ты читаешь письмо, написанное самой собой для себя. Шизофрения какая-то, да? Раздвоение личности? Успокойся, ты не больна и не сошла с ума. Но, согласись, ты ведь с детства мечтала о чуде, которое обязательно должно случиться в твоей жизни. И вот оно случилось. А ты — та, которая так долго его ждала! — вдруг испугалась и начала от него отпинываться руками и ногами.
А вот это уже не твоё дело. Подумаешь, ясновидящая нашлась. Штаны он руками просушил. Вот уж чудо великое!
Да, ладно. Штаны тут ни при чём. Она ж о другом пишет, и ты это прекрасно понимаешь. Но по-прежнему сопротивляешься. Зачем? Страшно? И правда ведь, шизофренией попахивает…
Ну, что, ты уже нашла свои записи и сравнила почерк? Похож?
Я сорвалась с места и лихорадочно стала рыться в сумке, где лежал мой ежедневник. Открыв его, я положила письмо рядом и начала сравнивать написание букв: н… р… а… Потом, обессилев, опустилась на диван, прижимая к груди письмо. Сомнения не было, записи были сделаны одной рукой. Моей. Но я не писала это письмо! Следовательно… если я не сошла с ума… Ладно, надо дочитать. Может, что-то прояснится.
Для начала — ещё немного доказательств, что я — это ты. Помнишь, в первом классе ты стащила у подруги зеркальце, потому что оно было настолько красивое, что ты просто не смогла удержаться? Потом тебе было очень стыдно, да ещё и страшно, что кража откроется. И из-за этого ты даже пользоваться этим зеркальцем не смогла, спрятала его в ящик стола, завалила всякой всячиной и никогда НИКОМУ про этот случай не говорила. А я вот, как видишь, знаю. И знаю даже, что тебе до сих пор стыдно за тот поступок, и что это была твоя первая и последняя в жизни кража.
Я судорожно вздохнула. Зеркальце, позор всей моей жизни, до сих пор лежало в дальнем углу шкафа. Я и пользоваться им не хотела, и выбросить рука не поднималась. Но откуда она это знает?
А в третьем классе ты влюбилась в соседа по парте только из-за того, что у него были длинные густые ресницы, и когда ты смотрела на его профиль и видела, как он, моргая, взмахивал этими ресницами, сердце у тебя ёкало и начинало стучать быстрее. Но про эту свою первую любовь ты тоже НИКОМУ и никогда не рассказывала. Хотя сейчас тебе самой смешно это вспоминать. Но заметь, у Стэнна тоже классные ресницы, правда?
Я улыбнулась. Олежка Воронцов. Такие ресницы в классе только у него были. Я этого мальчишку и не замечала вовсе, пока меня рядом с ним не посадили. А потом я повернулась к нему, чтобы попросить карандаш, увидела взмах его ресниц — и пропала. И была влюблена целых полгода, пока меня не пересадили за другую парту. После этого моя страстная ресничная любовь сошла на нет.
…Но у Стэнна ресницы всё-таки шикарнее…
Хм… кажется, я начала воспринимать это письмо всерьёз? И всё-таки, я-реальная и я-во сне — это и есть шизофрения. Самая натуральная. Хотя… Стэнн вчера тоже про сны говорил.
Ладно, хватит доказательств. Если ты и после этого будешь думать, что это письмо — чей-то глупый розыгрыш, значит ты, а, следовательно, и я — тупее, чем хотелось бы считать. Но в любом случае, ещё раз прошу: дочитай письмо до конца. Это очень важно!
Да читаю я, читаю. И нечего меня тупой называть. Сама такая.