И все же две картины, связанные с именем Анны, никогда, он знал это наверняка, никогда не изгладятся у него в памяти. Две почти одинаковые картины. Ее густые волосы веером разбросаны по подушке, глаза широко распахнуты, одной рукой она крепко сжимает белую-белую простыню. Разница только в положении пальцев другой руки. В первом случае они сплетены с его пальцами. А в другом – сжимают рукоять пистолета.
– Ты окно не закроешь? – услышал он за спиной голос Ракели.
Она сидела на диване, подобрав под себя ноги, с бокалом красного вина. Олег уже отправился спать, довольный своей первой победой над Харри в тетрис, – Харри уже боялся, что его эра безвозвратно канула в прошлое.
Новости не содержали никаких новостей. Набившие оскомину рефрены: крестовый поход на Восток, возмездие Западу. Они выключили телевизор и поставили пластинку «Стоун Роузес» [74] , которую Харри, к своему изумлению и удовольствию, обнаружил в ее собрании. Времена юности. Тогда больше всего поднимали ему настроение наглые английские пацаны с гитарами и театрализованными эффектами. Теперь ему нравились «Kings of Convenience» [75] , мелодии у них пусть и медленные, но хоть чуть-чуть не такие заунывные, как у Донована [76] . И «Стоун Роузес» на малой громкости. Печально, но факт. А возможно, необходимо. Жизнь развивается словно по спирали. Он закрыл окно и дал самому себе обещание при первой возможности взять с собой Олега в море ловить крабов.
«Down, down, down», – слышалось из динамиков бормотание «Стоун Роузес». Ракель нагнулась вперед и отхлебнула вина.
– Это древняя история, – прошептала она. – Два брата влюблены в одну женщину, это ведь само по себе сюжет для трагедии.
Они сплели руки и молча прислушивались к дыханию друг друга.
– Ты любил ее? – спросила она.
Харри долго думал, прежде чем ответить:
– Не помню. Я тогда жил… как в тумане.
Она погладила его по щеке:
– Знаешь, какая мысль меня угнетает? Что эта женщина, которую я никогда не встречала и не видела, пробралась в твою квартиру и видела нас троих на фотографии из Фрогнерсетерена на твоем зеркале. И при этом знала, что все разрушит. А ведь вы, судя по всему, любили друг друга.
– Мм. Она спланировала все еще до того, как узнала о вас с Олегом. Подпись Али оказалась у нее еще летом.
– Кстати, представь себе, как ей, левше, трудно было подделать подпись.
– А я об этом даже не думал. – Он обхватил голову руками. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. Что, если мне попросить отца сдать нам на лето дом в Ондалснесе? Погода там обычно дерьмовая, но зато есть эллинг и весельная лодка – от деда остались.
Ракель засмеялась, и Харри прикрыл глаза. Он любил ее смех. И подумал, что, если больше не наделает глупостей, ему, возможно, повезет слышать этот смех еще очень долго.
Харри проснулся будто от толчка. Вскочил с постели, пытаясь унять дыхание. Ему что-то приснилось, но сон не запомнился. Сердце колотилось так, словно вместо него установили какой-то бешеный барабан. То ли он снова оказался под водой в бассейне в Бангкоке? Или перед убийцей в люксе сасовского отеля? Голова разламывалась.
– Что случилось? – пробормотала в темноте Ракель.
– Ничего, – прошептал Харри. – Спи!
Он прошел в ванную и выпил стакан воды. Из зеркала на него смотрело осунувшееся, мертвенно-бледное лицо. За окном поднялся ветер. Ветви огромного дуба хлестали стену дома. Били его по плечам. Щекотали затылок, так что волосы встали дыбом. Харри снова наполнил стакан и медленно осушил его. Теперь он вспомнил. Вспомнил, что ему приснилось. Пацан, сидящий на краю крыши и болтающий ногами. Он не пошел на урок. Сочинения за него писал младший брат. Он показывал возлюбленной брата те места, где они играли детьми. Харри приснился сюжет трагедии.