— Но он не сражался со мной!
— То есть добрая половина сильнейших богов Греции, бессмертный Бальдр, Моди и Магни не сравнятся с таким невероятным Хеймдаллем!
— Да, — рычал он. — Если что-то сказали норны, это не значит, что это произойдет!
— Только вы два упертых барана! — крикнула она, утирая слезы. — Вы сами шагаете навстречу судьбе, свято веря, что пытаетесь ее избежать! Один упорно пытается убежать от прошлого, но постоянно наступает на одни и те же грабли, а второй самоуверенный глупец! Так ты кажется назвал Локи? Что собственное отражение глаз колит?
— Вспомни с кем ты говоришь! — прорычал он, хватая Софию за шею и прижимая к дереву. — Никто не смеет оскорблять меня, стража Асгарда, сына Одина!
— Я говорю с тем, кого люблю! И хочу уберечь, но как я и предполагала: вы все слушаете только себя и не собираетесь решать проблему, готовые головы свои положить, лишь бы доказать, что правы! — хрипела она. — Ты думаешь только о себе! А обо мне ты подумал? О нашем будущем?
— Я каждый день об этом думаю, — опустил он руку. — В мои планы не входит убийство твоих родственников, но если они встанут между нами…
— Если ты это сделаешь, то и меня потеряешь, — гневно смотрела она. — Я не прошу тебя отрекаться от семьи, хоть я и не поддерживаю политику твоего отца, но никогда не подниму на него руку, потому что он тебе дорог. Локи и Кратос — все что у меня осталось… Я не позволю…
— Я… я… — он запутался, конкретно погряз в ее и своих мыслях.
— Ты не будешь избегать битвы, потому что это будет выглядеть, как трусость. Ты не сможешь остановиться, потому что будешь уверен, что сможешь переломить битву в свою пользу. Ты не примешь его пощады, потому что подумаешь, что это проявление слабости и жалости. А дядя… Кратос будет использовать свое новое копье. Кратос сделает все, чтобы ты не смог навредить его сыну, даже если придется убить тебя. Дядя сделает это, как делал и раньше… — она устало опустилась по дереву вниз, хватаясь за голову. — Если он узнает о нас, то будет еще больше тебя жалеть, что будет тебя злить, и в итоге он погрязнет в сожалении… А я останусь одна…
Хеймдалль устало вздохнул. Конечно же он не верил, что какое-то копье сможет его победить. Но это так сильно волновало ее, чего он не понимал, но как-то успокаивать ее надо было. Голова начинала пульсировать от ее эмоций, а весь вид такой разбитой горем любимой девушки задевал доселе неизвестные струны души.
— София… — позвал он ее, присаживаясь на корточки напротив. — Рагнарёк тоже предсказали, и он неуклонно надвигается, — пожал он плечами. — Никто не знает, выживет ли он. Всеотец пытается остановить войну… Но я думаю, что этого не избежать. Ты права, — кивнул Хеймдалль, беря ее руки в свои, — то, что предрешено, сложно миновать… Но ведь можно жить здесь и сейчас? Будущее будет в будущем…
— Это точно ты? — улыбнулась София, швыркая носом. — Как-то слишком мудро для тебя…
— Ах так! — наигранно возмутился он, радуясь, что смог отвлечь ее. — Ну держись! Я знаю, что тебя страшит больше всего!
Хеймдалль ловко подхватил ее на руки, отодвигая от дерева и опрокидывая на траву. Устроившись сверху, он опустил руки на ребра, начиная водить ими, щекоча. София удивленно моргала глазами, смотря на него снизу.
— В смысле? — не понял он, снова играясь пальцами с ее кожей.
— Ну… Я вроде прошла спартанскую подготовку, — пожала плечами она. — Щекотка мне не страшна…
— Серьезно? — выгнул брови Хеймдалль. — Прям совсем?
— Прям совсем, — кивнула девушка, застенчиво улыбаясь.
Пока он думал, что еще сделать и как выйти из этой странно-неловкой ситуации, что-то привлекло ее внимание. София протянула руку к его лицу, и он поддался ее ласке, довольный возможным раскладом, однако она провела рукой по его щеке и остановилась прямо напротив правой брови. Аккуратно подцепив что-то пальцами, она отняла руку от его лица, показывая на указательном пальце божью коровку. Улыбнувшись этому открытию, она повернула голову в сторону, протягивая туда руку и отпуская насекомое на ближайший листок.
— Думаю тебе больше понравиться здесь, а не на лице этого аса, — любовно проговорила она… разговаривая с божьей коровкой? — Он был бы зол, ведь его прекрасное лицо не для того, чтобы на нем сидели всякие букашки, — сложила она губы, видимо парадируя его голос.
— Не похоже, — хмыкнул он, наблюдая за ней.
В голове родился план действий, и он коварно улыбнулся, сталкиваясь с ней взглядами. Переместив руки на ее бедра, он подцепил ткань рубахи, радуясь, что она сняла после возвращения свою стальную броню, в которой сверкала на тренировке. София удивленно выдохнула, распахивая глаза.
— Хеймдалль…
— Мое лицо и правда не для сидения букашек… Но вот ты…
Девушка замерла, не особо понимая, что он имеет ввиду. Хеймдалль победно улыбнулся ее наивности и такой милой непонятливости. Его куколка была такой невинной, такой скованной во многих смыслах, почти что целомудренной. Что возбуждало его еще больше.
— Я не понимаю… — выдохнула она, когда он задрал рубаху, проводя пальцами по ее коже и снова сталкиваясь с этими бинтами на груди. — Хеймдалль… А если кто-то…
— Обнаружит нас здесь? — закончил он за нее. — Что ж… — парень хитро улыбнулся. — Ему придется краснеть от того, что он увидит…
— Но… — он не дал ей сказать, затыкая рот поцелуем.
— А еще кому-то надо быть потише… — прошептал он в самое ее ушко, кусая за мочку. — Подними-ка попку, куколка, с тебя надо стянуть эти жутко неудобные бриджи… — она беспрекословно выполняла его приказы, завороженная его голосом. — Может быть тебе стоит почаще ходить в платьях? Тогда у меня бы был постоянный доступ к тебе… Я бы мог брать тебя в разного рода закутках, чуланах…
— Ах! — простонала она, краснея и сжимая ножки, когда он провел руко по ее промежности.
— Раздвинь ножки, дорогая, — шептал он, целуя шею девушки. — И ты должна быть тише, помнишь? — спроисл хитро он, поднимая взгляд на ее лицо.
Красная София, с затуманенными серыми глазами, открытыми пухлыми губками и такой мольбой во взгляде. Кажется, он готов видеть это всю оставшуюся жизнь, сколько бы ему не было предначертано. Он оставил мимолетный поцелуй на ее губах, ловя выдохи и запуская руки к ее нежному и уже мокрому бутону.
Он не разрывал зрительного контакта, когда мягко опускался ниже, оставляя поцелую на груди сквозь все эти бинты, на животе, после на косточках таза. Она задыхалась, возмущенная его действиями. В голове слышались глухие отзвуки ее мыслей: «Что он делает? Это неправильно! Нет!».
— Не сдвигай ножки, — настаивал он, останавливаясь прямо напротив выбритого лобка и упираясь руками в ее колени, разводя их сильнее.
— Хеймдалль! Это… так не… — он не обращал внимание на ее несвязные слова и мысли, увлеченный ее терпким запахом.
В голове пульсировала одна единственная такая собственническая мысль, что ее никто до него не пробовал, что она только его, что только ему позволяет такое делать, что несмотря на всю серьезность и подготовку в плане тренировок и боя, она остается такой для него, такой невероятно застенчивой, невинной, нежной…
Оставив первый поцелуй на ее половых губках, он ощутил, как содрогнулось ее тело, и она постаралась отодвинуться, закрываясь. Однако он просунул руку под ее тело, удерживая за попку и притягивая к себе ближе, начиная атаку языком. Девушка под его ласками изгибалась и сладко стонала, пытаясь сопротивляться, но в конечном итоге иногда толкаясь к нему ближе. Хеймдалль победно улыбался, наслаждаясь вакуумом ее мыслей в своей голове и невероятным спектром эмоций. Сам он исправно вылизывал ее складочки, задевая чувственный бугорок, слыша одобрительные стоны сверху.