Жаклин, сидевшая за столом и перебиравшая бумаги, вскочила:
— Мадам де Лакруа! Вы уже здесь!
— Да, какие известия из жандармерии, Жаклин? У меня крайне плохое предчувствие, поэтому так спешила.
— Они хотят его повесить!
— Я так и знала. Когда?
— Прямо сейчас.
— Что?!
— В полдень, на площади Роз.
— Но уже почти полдень!
— Поэтому я и говорю, что сейчас! Там уже собираются люди, эшафот собран. Все пропало, мадам, мы не успели.
— Нет, я успею, Жаклин, я не дам им этого сделать.
С этими словами она решительно выскочила на улицу.
Жаклин побежала за ней, восклицая:
— Но что вы собираетесь делать, мадам де Лакруа? Все кончено. Мы ничего уже не можем сделать! Вы что, вытащите его прямо из петли у всех на глазах?!
— Если это потребуется.
Часы на башне начали отбивать полдень, и Мари вздрогнула. Тревожащее чувство, гложущее ее с самого утра, разрасталось в груди с каждым вдохом, она чувствовала, что это случится совсем скоро.
— Мадам, мы не успеем! Что же с вами?!
— Успеем, площадь Роз совсем рядом, Жаклин. Возвращайся в контору. Я вернусь с ним через несколько минут, вот увидишь.
— Вы сошли с ума, мадам! — запыхавшаяся Жаклин совсем отстала, и остановилась. — Мадам! — Нет ответа. — Удачи вам, мадам! — выкрикнула девушка.
Мари не оглянулась, но пробормотала:
— Удача всегда на моей стороне, и я надеюсь, я ее достаточно приручила, чтобы она не отвернулась сейчас. Ах, да поможет мне Господь!
Два квартала она бежала, не помня себя, подхватив юбки. Степенные прохожие в удивлении шарахались от бегущей по мостовой дамы, сделающей честь любой скаковой лошади по скорости. Но сейчас она не думала о приличиях, в ее голове горело только одно — она должна спасти этого человека, он не должен умереть. Не сейчас.
Впереди стали сгущаться люди, площадь была заполнена ими. Зевак полюбоваться на казнь всегда хватало — что может быть интересней для просвещенного горожанина, праздно шатающегося в выходной день? Мир меняется, приходит технический прогресс, а люди все те же. Если бы здесь рубили головы, а не занимались более «гуманным» повешиванием, то зевак бы, наверняка, собралось в два раза больше.
— Разойдитесь! — крикнула она в толпу.
И такая сила прозвучала в ее голосе, что люди, казалось бы, целиком поглощенными монотонным голосом черного судьи в белом парике, зачитывающего приговор, просто раздались в стороны, как волны, перепугано оглядываясь.
Мари легко преодолела остаток пути до эшафота по образовавшемуся проходу, замедляя шаг. Она уже успела, теперь она не даст этому случится.
Судья с длинным свитком, помпезно стоящий на помосте, скорее почувствовал, чем увидел, как толпа затихла, и что кто-то приближается к эшафоту. Он запнулся на середине этого, заготовленного в канцеляриях, обвинения, приспустил свой папирус и приподнял одну бровь, взглянув на спокойно подходящую к подмосткам Мари. И встретившись с ней глазами, он впервые в своей жизни испугался, хотя повидал всякого. А чего испугался — он не мог сказать. Просто он понял, что казни не будет, она помешает, а он не сможет ее остановить. Это знание рождалось и расцветало внутри, минуя разум, берясь как будто свершено не откуда. Но разум, как раз пытался грозным гласом утихомирить эти странные чувства, указывая на то, что он же судья, царь и бог этой толпы, как какая-то женщина сможет помешать тому, что жандармерия и правительство назвало правосудием? Но голос разума был слаб, и быстро тонул. Судье хотелось бросить свой пергамент и сбежать.
Все это Мари читала в его глазах, и улыбалась, продолжая смотреть. Этот безмолвный обмен мыслями продолжался, наверное, целую минуту, а потом она развернулась к толпе, и сказала:
— Граждане Парижа, то, что здесь происходит, не имеет ничего общего с правосудием, и этот лакей в черной ливрее знает об этом. Молодой человек на эшафоте виновен лишь в том, что говорил правду правительству. А правительству это не понравилось.
— Это возмутительно! — опомнился, наконец, судья. — Кто вы, кто дал вам право?!.
Мари обернулась, пригвоздив этого ворона глазами, он попятился и чуть не выронил свиток.
Позади него стоял изможденный юноша в белой рубашке с кровоподтеками, Жан. Уже с петлей на шее, а палач по левую руку от него, только ждал команды, чтобы опустить рычаг и оборвать эту жизнь. Юноша был на грани потери сознания, но приподнял голову, чтобы посмотреть, кто вдруг решил его спасти.