Во время поездки Сендрин рассказала Элиасу, что дом Каскаденов был спроектирован и построен лично Селкирком. Она объяснила брату, что якобы Тит Каскаден поручил ей немного заняться в его библиотеке генеалогией, параллельно с ее работой в качестве гувернантки; кроме того, продолжала она вдохновенно сочинять, Тит хочет больше узнать о здании и о его бывшем владельце.
В целом это была, конечно, крайне неудачная отговорка, и она не сомневалась, что Элиас сразу же это понял, тем более что она ничем не объяснила своего желания как можно скорее познакомиться с наследниками Селкирка. Она была благодарна Элиасу за то, что он больше не задавал ей никаких вопросов и предоставлял ей полную свободу действий. Вероятно, он полагал, что он ее должник.
В воротах их задержали вооруженные охранники, но, когда мужчины — три немца, бывшие легионеры, как вскоре выяснила Сендрин, — узнали Элиаса, они позволили пройти обоим. Их верблюдов служащие конюшни провели к искусно устроенным поилкам.
Элиас повел Сендрин по путанице укрепленных дорог дальше, в восточном направлении. Большинство этих дорог проходило между глубокими ямами раскопок и были настолько узкими, что Сендрин и Элиас едва могли идти рядом. Сендрин неоднократно вынуждена была бороться с головокружением, когда справа и слева от нее оказывались ямы в несколько метров глубиной, на дне которых цветные и белые единодушно возились с лопатами, брусьями и деревянными кольями. Там, где еще не было выкопано никаких ям, проводились измерения, изготавливались макеты и инструктировались старшие рабочие о правилах выполнения предстоящих работ. Со всех сторон раздавались крики и говор на множестве языков, чаще всего, пожалуй, на кои, но также и на английском, немецком или на каудервелыле — языке буров.
На короткое время у Сендрин мелькнуло воспоминание о сооружении термитов, но оно тотчас пропало, когда они приблизились к палатке цвета хаки, величиной с маленький дом.
— Профессор? — позвал Элиас, еще до того как они достигли входа в палатку. — Профессор Пинтер?
Внутри кто-то проворчал что-то невразумительное, непонятное никому, на каком бы языке он ни разговаривал. Через секунду брезент был откинут в сторону, и какой-то мужчина, моргая, выглянул на улицу. Его лицо оставалось недовольным, почти гневным, пока он не узнал Элиаса. Его гнев тотчас улетучился, и широкая улыбка появилась на загорелом лице.
— Элиас Мук! — обрадовался он. Он назвал имя гостя с английским акцентом, но, как выяснилось, его немецкий был совершенным: — Кого это вы привели к нам в гости, Элиас?
— Мою сестру, профессор. Сендрин Мук. Она погостит у меня несколько недель… Или дней, — при этом он неуверенно посмотрел на Сендрин, которая не захотела ответить на его взгляд. Вместо этого она шагнула к профессору Пинтеру и подала ему руку. Пожилой мужчина слегка поклонился и галантно поцеловал ей руку. Сендрин почувствовала, что краснеет.
— Не только у французов хорошие манеры, — произнес Пинтер с удовольствием, заметив ее замешательство. — О да, и немцы, разумеется, тоже! Добро пожаловать в мое скромное жилище, фрейлейн Мук, — он произнес ее фамилию как Мак. — В первый момент я уж было подумал, что ваш брат распрощался со своей обворожительной Наиной, поменяв ее на не менее очаровательную молодую даму. — Повернувшись к Элиасу, он добавил с тонкой улыбкой: — Могу ли я предположить, что вы теперь будете удостаивать нас более частыми визитами, естественно, в сопровождении двух удивительно красивых дам, Элиас? Мужчины будут ревновать, я уже молчу о себе.
Пинтеру было около шестидесяти лет, но его движения были подобны движениям человека, моложе его по меньшей мере лет на двадцать. Только лицо выдавало его возраст — морщинистое и выдубленное солнцем, оно свидетельствовало о долгой жизни в раскаленной пустыне. Его губы потрескались и стали бесцветными, белоснежные волосы были подстрижены очень коротко. У Сендрин сложилось впечатление, что он был слеп на один глаз, но она не была уверена в этом и не хотела смотреть на него слишком пристально — это было бы невежливо.
Профессор повел их в палатку. В центре стоял широкий стол, на котором высокой горкой возвышались карты, рядом лежали карты, скатанные в рулон. Бесчисленные книги были сложены в высокие стопки, между ними стояли измерительные устройства, пишущая машинка и винтовка. В углу, за высокими, в рост человека, горами пожелтевших фолиантов, были видны незаселенная полевая кровать и склад грязной посуды.
Туземец в белой одежде принес кувшин с теплой водой, которую профессор налил своим гостям в глиняные бокалы. Сендрин с благодарностью осушила свой бокал и приняла приглашение Пинтера присесть на один из нескольких табуретов, стоявших вокруг стола с картами.