На следующее утро она попрощалась с Элиасом и Наиной. Когда они с братом обнялись, Элиас пообещал приехать к ней в гости, вероятно, еще в этом году, а если не получится в этом, тогда в следующем году он уж непременно будет в Виндхуке. Ее вновь охватило чувство, которое она испытала после их последней совместной ночи: сильное раздражение, переходящее в глубокую антипатию. Это очень напугало ее, и она расплакалась, но ощущение ярости — совсем ей не свойственное, которое и не могло быть ее чувством, прошло в то самое мгновение, когда Нанна сзади положила ей руку на плечо. Несколько секунд Сендрин не знала, что испугало ее сильнее: чужая, вселившаяся в нее беспричинная ярость или необъяснимое оцепенение, охватывавшее ее при прикосновении Нанны.
Нанна тоже обняла ее и, пока Элиас выносил из дому багаж, что-то прошептала ей на чужом языке прямо в ухо.
— Что это значит? — прошептала Сендрин, прижимая к себе Нанну.
— Заколдованная, — тихо объяснила Нанна, — так это звучит на языке моих отцов.
— Откуда ты знаешь…
— То, что ты отправляешься не в Виндхук? — Нанна улыбнулась. — Разве это так сложно угадать?
Они долго смотрели друг другу в глаза, и только когда вернулся Элиас, они неохотно отвели взгляды. Снова у Сендрин было такое чувство, что перед ней стоит не обычный человек, но сущность этой страны, сама загадочная Африка, воплотившаяся в существо из плоти и крови.
— Караван уже отправляется, — проговорил Элиас.
— Я иду, — откликнулась Сендрин и надела свою шляпу от солнца. Голос ее звучал глухо. Она попыталась больше не смотреть на Нанну, опасаясь прочесть в ее глазах такое, о чем она ничего не хотела бы знать сейчас.
Нанна подарила ей одни из своих узких брюк, которые были совсем нетипичной одеждой для туземки. Они подошли Сендрин гораздо лучше, чем те, которые она купила по пути сюда, в Оутйо. В отличие от того способа передвижения, каким она добиралась сюда, теперь ей придется ехать не в карете, а верхом на лошади. Капитан предложил ей верблюда, но Сендрин с благодарностью отклонила его предложение. Еще слишком свежи были болезненные воспоминания о поездке верхом на верблюде к месту раскопок.
Караван выстроился у подножья утесов. Нанна осталась стоять на краю скалы и безмолвно смотрела вслед Сендрин, в то время как Элиас проводил ее до лошади и хотел даже помочь сесть в седло. С большим трудом Сендрин смогла его убедить, что она и сама в состоянии это сделать.
Капитан дал приказ отправляться, и обоз пришел в движение. Он состоял из торговцев и солдат, всего их было около пятидесяти человек, и почти втрое больше верблюдов и лошадей. Шум разговоров и ржание животных заглушал ветер, со свистом вырывающийся из расселин скал, даже шум прибоя по ту сторону дюн не был слышен.
Когда Сендрин оглянулась, Элиас стоял в одиночестве и махал рукой, в то время как фигура Нанны, стоявшей на утесе, уже слилась с темной скалой, и казалось, что ее сущность, воплотившись в человеческое тело, теперь снова соединилась с камнем и песком — с Африкой.
Глава 6
Вечный ветер, задувавший вокруг Ауасберге, воющий над крышами Виндхука, в течение последних недель усилился. По ночам вокруг поместья Каскаденов бушевали бури, и у садовников каждое утро было полно работы — они сжигали на лугу возле акаций, за восточным крылом дома, вырванные с корнями кусты и осыпавшуюся листву.
Адриан стоял в эркере спальни Сендрин и смотрел наружу на клубы дыма, расползшиеся по земле на несколько метров. Сильные порывы ветра приносили запах дыма в дом, и уже несколько дней в комнатах и коридорах прочно обосновался устойчивый запах гари.
Огонь пылал там, где когда-то стоял термитник. Адриан знал, что в это место по-прежнему сползалось большое количество насекомых, длинные печальные процессии термитов стекались сюда по траве со всех направлений. То, что саны снова и снова использовали это место для сжигания листвы, удивляло его: еще не так давно оно было для них свято. То, что они не позволяли термитам снова поселиться там, могло иметь только одно объяснение: теперь саны считали это место местом беды. Адриан уже давно стал придерживаться такого же мнения.
Его отношение к санам оставалось двойственным. У него были среди них друзья, правда, не так много, как предполагала его мать. Он уважал и Ценил их культуру. Вместе с тем он разделял сомнения Гаупта по поводу Них. У священника имелись веские причины, чтобы считать неприемлемыми поступки «людей кустов», и Адриан сознавал, что он сам очень давно бы погиб, если бы Гаупт тогда не предостерег его и не взял бы под свое покровительство.