Снова мужчины затянули свою мелодию, и снова Сендрин начала им подпевать. Шкура слона светлела, словно под ней горел огонь, языки пламени которого постепенно прожигали ее насквозь. Но свет, растекавшийся по поверхности шкуры, шел не от земли. Он возникал не в этом мире.
Наконец центр шкуры засверкал сияющей белизной — так солнечный свет отражается от поверхности снега. Сендрин принуждала себя держать веки открытыми. Ослепленная, она продолжала наблюдать за происходящим.
У Кваббо в руке внезапно оказался плоский камень, точно такой же, как те, что когда-то давно Сендрин и Элиас запускали прыгать по поверхности пруда в парке. Когда Кваббо бросил его в центр шкуры, камень бесследно исчез посередине сверкающего света. Сендрин украдкой посмотрела под шкуру, но оказалось, что камень не падал на землю. Он на самом деле исчез.
— Теперь очередь за тобой, — повернулся к ней Кваббо. — Пройди насквозь, и ты попадешь в другой мир.
Она не медлила, у нее даже в мыслях не было сопротивляться, так как вот уже два дня она пребывала в состоянии чудесного транса.
Она решительно прошла между двумя мудрецами, державшими шкуру, затем подняла ногу и ступила в круг света. По ее икре пополз поток холода, больше она не чувствовала никаких изменений. Тотчас она подняла вторую ногу, на мгновение замерла и погрузилась в свет.
Если то, что она испытывала, было действительно лишь плодом ее воображения, пестрым сплетением снов, вызванным травами или питьем, то, бесспорно, все это было таким же реальным, как и любой другой момент ее прежней жизни.
Она падала в светящуюся пропасть, затягивающую ее в свою глубину, подобно бабочке, летящей на пламя. Но свет не обжигал ее. Холод, который вначале ощутила ее нога, окутывал теперь все тело.
Еще во время падения она обнаружила, что стала невидимой, она слилась с пучками света в этой бесконечной пропасти, стала всего лишь одной ярко-белой искрой среди мириадов других, молнией, вспыхивающей на неописуемой высоте, чтобы низвергнуться в таинственные глубины.
Вскоре ей показалось, что туннель света заканчивается и переходит в равнину с поверхностью цвета охры, по которой двигалось стадо газелей. Их было так много, что они заставляли содрогаться горизонт. Но вскоре это видение растаяло, она снова пребывала в свободном падении, падала все глубже и быстрее.
Вдруг ей почудилось, будто бы она пробила какую-то мембрану. Свет раскололся на осколки, как исполинское зеркало, осколки брызнули в разные стороны, и Сендрин больно ударилась о песок.
Когда она посмотрела вверх, над ней царил мрак. Некоторые из светлых осколков все еще сверкали в темноте, и, когда Сендрин рассмотрела их внимательнее, она узнала созвездия, которые видела из своего окна в эркере дома Каскаденов.
Небо заслонили девять черных лиц. Кваббо и другие мудрецы склонились над ней, разговаривая о чем-то.
Прошло некоторое время, прежде чем она услышала голос Кваббо.
— Ты отсутствовала два дня и две ночи, — проговорил он с явным облегчением.
С усилием она вспомнила сказанные им раньше слова: если боги примут тебя, ты будешь знать, что с тобой было. Но она не знала ничего об этом, ей помнился только свет.
— Боги не приняли… меня, — с трудом выдавила она и больше ничего не смогла сказать.
Кваббо улыбался.
— Тот, кто пробыл в другом мире так долго, как ты, и, несмотря на это, вернулся оттуда невредимым, является не просто любимцем богов, — он нежно погладил ее по щеке, как отец, гордящийся своей дочерью. — Ты наконец готова, белая шаманка. Завтра мы тронемся в путь, в глубь пустыни.
Как-то в воскресенье утром Адриан сжег дневник Селкирка.
Он сидел на холодном каменном полу кухни, вырывал из книги лист за листом, сминал их и бросал в огонь большого камина, в заднюю стену которого был встроен один из древних каменных фрагментов. На нем был изображен всадник в профиль, со странным головным украшением. В правой руке он держал копье, готовясь его бросить. Мужчина сидел на животном, которое только на первый взгляд Напоминало лошадь; всмотревшись пристальнее, можно было узнать в нем оленя, у которого только намечались рога. Откуда жители пустыни знали, как выглядит олень?
Тонкая бумага загоралась молниеносно. Прежде чем бросить в огонь следующий лист, Адриан смотрел, как догорал предыдущий. Огонь выжигал черные раны в убористо написанных Селкирком строчках, со все усиливающейся жадностью уничтожал его сообщения о Енохе и массовых захоронениях под дюнами. Прошлое превращалось в пепел.