— Я знаю эту картину, — проговорила она беззвучно. — Я видела это в моих снах. Мужчина, за которым следует буря. Ведь это он, не так ли?
— Это он, — подтвердил Кваббо. — Первый проклятый.
— Первый, — повторила она задумчиво.
— Строитель Первого Города, — сказал Кваббо. — Тот, кто взял в жены свою собственную мать. Тот, кто убил своего брата.
— Каин…
— Это одно из многих имен одного и того же мужчины.
Сендрин не могла оторвать взгляд от рисунка.
— Он ведет Змея по пустыне. Он его создал?
— У Великого Змея только один господин, — возразил Кваббо, покачав головой, — Создатель. Ему он обязан всем, хочет он того или нет. Этот — он ткнул пальцем в крохотную фигурку у основания вихря — никому не господин и ничей слуга. За то, что он совершил, он был наказан бессмертием, проклят вечным путешествием по миру. Великий Змей следует за ним, он — сторож. Куда идет тот, туда идет и Змей. С первых дней сотворения мира он бродит по бескрайним пустыням, и за ним Великий Змей тянет след разрушения. Он — часть того зла, которое скрывается и в других змеях, — и в том, который опередил хамелеона, и в том, что некогда соблазнил дух женщины вкусить яблоко. Создатель использует Змея, чтобы наказать братоубийцу.
— Мужчина, которого я видела в моих снах, действительно Каин?
— Ну конечно, это братоубийца.
— Чего он хочет? Почему он покидает пустыню?
— Это часть его наказания, часть его проклятия. В эти дни много чего собирается воедино, связывается много нитей, — указательным пальцем он провел по линиям, проходящим от внешнего кольца эскиза вихря к его центру. — Многие, многие нити, — тихо пробормотал он.
— Но почему именно сейчас? — захотела знать Сендрин.
— Ты — шаманка. Твое присутствие в доме Каскаденов разбудило в камнях скрытые силы, ты своим присутствием пробудила дыхание Великого Змея. Поверь мне, ты поймешь это, по крайней мере кое-что тебе станет ясно. Камни полностью пропитаны жизнью тех, кто живет в доме. Они являются как бы маяками в темноте, которые указывают путь Змею и его пленнику, — Кваббо взял ее руку и легонько погладил ее. — Это началось, Сендрин, — прошептал он, — сразу после твоего прибытия.
Поток животных за три дня уменьшился. По долине теперь иногда проходили лишь отдельные небольшие стада. Земля восточнее Ауасберге, должно быть, опустела, вся жизнь там, наверное, прекратилась.
Адриан бродил вокруг поместья и задумчиво рассматривал произведенные опустошения. Сначала саранча, затем массовое бегство животных. От садов и виноградников мало что осталось. Накануне долиной прошло стадо буйволов, вытоптало до основания все, что еще оставалось после других животных, и утрамбовало землю.
Он с болью наблюдал за тем, как разрушался его домашний очаг, но это была не самая большая его забота. Он пытался посылать свой дух в мир шаманов, но там не было никаких объяснений тому, что заставило животных покинуть восточные области. Что же они учуяли, что ввергло их в панику? Ответ был близко, но он не мог приблизиться к нему настолько, чтобы узнать правду. Уровень духов был наполнен зловещими сигналами, зовущими Сендрин на восток, они заглушали все остальное. Даже мудрецы-саны вынуждены были прилагать усилия, чтобы иметь возможность оценить обстановку. Как бы тогда мог он, Адриан, узнать, что произошло и — что гораздо важнее — должно еще произойти?
В середине предыдущего дня, сразу после того, как долиной прошли буйволы, он съездил верхом в Виндхук, вопреки категорическому запрету родителей. Они вот уже несколько недель не имели никаких известий от Валериана, знали только, что в Омахеке дело дошло до сражений; теперь они боялись потерять еще и Адриана.
Но во время своей поездки Адриан не встретил ни одного дикого животного, которое могло бы представлять для него опасность. Быстрые хищные кошки убрались вместе с первой волной убегающих зверей, устремившихся на запад, а все те, кто сейчас с топотом еще двигались долинами Ауасберге и высокогорьями Виндхука, были слишком погружены в свой собственный страх, чтобы нападать на всадника на лошади.
Земля была взрыхлена миллионами копыт, лап и когтей. Трава, когда-то покрывавшая склоны, пала еще жертвой саранчи, но теперь на этом месте был вскопан даже песок — по нему проходили глубокие борозды. Стволы акаций, лежащие во впадинах, выглядели так, словно их обработали напильником и наждачной бумагой. Ответвления дороги, ведущей в Виндхук, было не узнать, одинокий дорожный указатель был сломан, как соломинка; деревянный столб в руку толщиной треснул над самой землей, вокруг были разбросаны щепки.