Ворота исчезли в облаках поднявшейся пыли. Если смотреть в том направлении достаточно долго, зная, что там находится, можно было время от времени разглядеть их массивные очертания; в такие моменты казалось, будто ворота сопротивляются буре и пытаются приблизиться к дому, как заблудившаяся овца ищет спасения возле своего стада.
Адриан вертел верхушку кия между большим и указательным пальцами. Его лицо казалось окаменевшим. Здесь, в бильярдной, он никогда не чувствовал себя комфортно. В этом помещении с обитыми темно-красным шелком стенами и абажурами из того же материала особенно сильно ощущалась угнетающая атмосфера жилья старых хозяев. Теперь он пришел сюда не для того, чтобы играть, хотя, пытаясь создать ощущение нормальности происходящего, он даже выложил на бильярдном столе шары. Скорбя о смерти Гаупта, он считал, что все, кроме этого, не имело никакого значения.
Он стоял у окна, задумчиво крутил в руках кий и смотрел на бушующий ураган. Снаружи все выглядело так, словно поместье одним махом перенеслось в пустыню, в самое сердце песчаной бури. Он никогда еще не видел, чтобы буря в этой местности поднимала с земли такое количество пыли. Постепенно он приходил к выводу, что буря принесла песок с собой. Откуда бы ни Пришли эти шквалы, они принесли с собой часть пустыни.
Через неплотные стыки оконных рам и дверей пыль проникала внутрь дома и собиралась на подоконниках, создавая маленькие насыпи около цветочных горшков и ваз. Было такое впечатление, будто буря пыталась постепенно засыпать песком долину.
Гаупт умер.
Когда Адриан наклонялся вперед, к стеклу, он мог видеть дорогу из гравия, на которой павианы разорвали старика. Пыль и песок скрыли кровь, но Адриан мог точно указать это место. Он принуждал себя отводить взгляд, хотя внутренний голос уверял его, что было глупо упрекать себя в чем-то. Он не смог бы спасти Гаупта — и никто бы не смог. В тот самый момент, когда внезапно появились голодные, объятые паникой обезьяны, участь Гаупта была предрешена.
Но если бы Адриан вчера, будучи в Виндхуке, просто навестил бы священника… Да, тогда Гаупт и вовсе не приехал бы сюда. Он мог бы еще жить, если бы Адриан не избегал его. Он мог бы… — но нет, он был мертв!
Нет, так нельзя!
Он сам все усложнял. Делал все возможное, чтобы тяжелее переживать смерть друга. Все. Никакой вины. Никаких упреков. Страх, который он ощущал с того времени, как разразилась буря, с каждым часом становился все сильнее. Действительно ли животные бежали только от урагана? Случалось уже много ураганов в горах и в Калахари, но о таком массовом бегстве животных он еще никогда не слышал.
Адриана охватывала дрожь при мысли, что снаружи было почти темно, хотя солнце еще не зашло и зайдет не раньше чем через час-два. Облака из песка, которые приносились и закручивались шквалами бури, высасывали свет из окружающего пространства и закрывали небо. Адриан зажег свечи, чтобы осветить темные углы бильярдной. На самом деле он только образовал новые тени, более темные и остро очерченные, чем те, которые создавали сумерки.
Его родители спорили вот уже несколько часов. Их словесная перепалка переместилась сначала из столовой в холл, а затем в музыкальную комнату. Тит устроился за роялем и играл с подчеркнутым спокойствием, в то время как Мадлен беспрерывно ему что-то говорила, упрекая его в безразличии.
Бильярдная находилась в противоположном конце поместья. Адриану очень хотелось побыть одному, но теперь ему стало ясно, что одиночество невыносимо. Лучше всего было бы разыскать девочек. Он давно уже не видел их и теперь, внезапно о них вспомнив, упрекал себя в том, что не позаботился о них раньше. Его родители слишком заняты своим спором. Никто не задумался над тем, как это все могло подействовать на близнецов.
Проклятье, как он мог позабыть о них! Он гневно ударил кием о край бильярдного стола, так сильно, что кий сломался. Адриан резко отбросил его в сторону и, уходя, задул свечи. Когда он закрыл за собой дверь, сумерки снова заполнили помещение.
Первым делом он поспешил в музыкальную комнату. Отец с закрытыми глазами наслаждался мелодией, которую извлекали из инструмента его пальцы. Адриан не мог ее слышать, но предполагал, что Тит играл свое любимое произведение, Allegro affetuoso Шумана. Однажды, когда Адриан был еще маленьким, отец попытался описать ему эту мелодию словами. Ничего из этого не вышло, но в тот момент Адриан чувствовал к нему такую пламенную любовь, как никогда прежде. Казалось, что Тит посвятил глухого сына в свою тайну, и это отныне и навсегда, что бы ни случилось, делало их союзниками.