Но вмешательство Кваббо не спасло ее, как думала она до сих пор. Каин хотел предостеречь ее, но сан этого не допустил.
Каин двигался к дому Каскаденов не для того, чтобы забрать назад камни. Нет, камни очень давно не имели для него никакого значения — оскверненный храм нельзя было восстановить. На самом деле он шел туда, рассчитывая найти там Сендрин. Он все еще хотел предостеречь ее, отговорить отправляться в пустыню, сюда, в этот храм. Кто-то заставил его поверить, что Сендрин по-прежнему остается в Ауасберге. И этот кто-то был Кваббо.
Насколько могущественным в действительности был маленький сан? На протяжении многих недель он отводил от Сендрин призывы Каина, последний раз она почувствовала присутствие братоубийцы в своем сне на Берегу Скелетов. С тех пор она больше ничего не знала о нем. Кваббо был самым могущественным из мудрецов-санов, из этого он никогда не делал тайны. Но то, что он обладал силой, способной ввести в заблуждение такую сущность, как Каин, — это было непостижимо.
Почему он делал все это? Ответ был так близок, как слово, которое не можешь вспомнить, но которое вертится на языке. А затем…
… только посмотри… ответ там, впереди…
В другом месте. На окраине Ауасберге.
Мужчина шагает вверх по песку и камням широко и энергично. У него есть цель. Его шаги вызывают осыпи. Песок, пыль и камни скользят широкими волнами вниз по горе, но мужчина не боится сорваться. Он знает эту землю уже тысячелетия.
На мужчине белая одежда. Она развевается, подхваченная бурей, бушующей вокруг него. Его голова также закутана в белые ткани, видны лишь его глаза. Он защищает свое тело по привычке. Он очень давно не нуждается ни в какой защите. Он не знает ни боли, ни ран. Он не чувствует ни жара солнца, ни жажды. Не знает, что такое смерть, собственная смерть.
Перед ним неистовствуют посланники Великого Змея, как дервиши, закутавшиеся в пыль. За ним, там, откуда он идет, царит хаос и уничтожение. Там горизонт клубится и кричит от боли, и мир рассыпается на осколки, охваченный бурей всех бурь.
Воронка бушующего песка танцует у него за спиной так высоко, что достает до небес. Великий Змей танцует, жаждущий жизни и смерти, танцует свой танец проклятия.
Мужчина идет впереди бури, невидимыми цепями ведет ее за собой, как укротитель тащит львов.
Земля кричит от ярости и унижения, и пыль дождем падает с неба.
Сегодня здесь даже слезы из песка. Мужчина спускается в долину Каскаденов.
Адриан зашел в кухню, проклиная про себя свою глухоту. Раньше, когда он и его брат-близнец играли в просторных коридорах и комнатах поместья в прятки, у Валериана всегда было преимущество. Он мог слышать малейший шум, как бы хорошо ни скрывался Адриан от его взглядов. Адриан, напротив, всегда должен был полагаться только на свое зрение. И конечно, на другие силы, которые он как раз тогда в себе открыл.
Сейчас он пытался с их помощью найти девочек. Но то, что воспринимал его дух, было лишь молчанием. Это была другая тишина, не та, которая заполняла его уши. В кухне господствовала тишина смерти.
Обойдя буфет, он нашел труп. Повариха лежала на спине, истекая кровью, устремив застывший взгляд в потолок. Резак разорвал ее тело, лезвие вошло в него выше бедра.
Это была большая толстая женщина с добрыми глазами. Девочки любили ее. Она была первой белой, служившей поварихой у Каскаденов, и первой, умершей здесь.
Все повторяется! — пронзила его мысль. Все точно так же, как и тогда. Буря. Мертвые. Все как тогда.
Что-то сзади прокатилось по кафельному полу мимо него. Серебристый металлический горшок ударился о труп поварихи и, вертясь, замер на месте. Падение горшка должно было произвести сильный шум, но Адриан не мог его слышать. И хотя ужас от кошмарной находки чуть было не парализовал его, он, повернувшись, инстинктивно сделал шаг в сторону.
Вращаясь, блеснуло лезвие ножа, оно скользнуло мимо его плеча. Адриан даже почувствовал легкий ветерок у лица. Он сделал два шага назад, споткнулся о труп, с трудом удержавшись на ногах, и с недоумением посмотрел на нападающего.
Йоханнес держал в правой руке большой нож для нарезания жаркого, его левая рука была сжата в кулак. Лицо швейцара не искажала ярость, он был спокоен. Он держался с той же невозмутимостью, с какой всегда выполнял все порученное ему. Он убил бы Адриана с тем же спокойствием, с каким раньше принимал у гостя шляпу и пальто.