— И он действительно глухой? — спросила Сендрин. Салома кивнула:
— Ребенком он перенес тяжелую форму кори. Он чуть было не умер. С тех пор он больше ничего не слышит. Зато он умеет читать по губам.
Лукреция захихикала.
— Туземцы говорят, будто бы он даже может читать мысли. Ее сестра тоже засмеялась.
— Они не могут понять, как он может не заметить, если за его спиной разобьется ваза, но совершенно точно знает, о чем говорят люди, глядя им в лицо.
— Ну да, — заметила Сендрин немного растерянно, — я наверняка скоро с ним познакомлюсь.
Девочки посмотрели друг на друга, затем обе кивнули и проговорили хором:
— Сегодня вечером.
— А что будет сегодня вечером? — захотела узнать Сендрин.
Лукреция ухмыльнулась, при этом она выглядела почти взрослой.
— Сюрприз. Потерпите.
Сендрин не слишком любила всякие неожиданности, но эта обещала быть какой-то особенной. Вечером, после того как Мадлен провела ее по всем остальным помещениям дома и представила слугам, семья собралась в музыкальной комнате на первом этаже. Сендрин тайком тренировалась в умении определять расположение помещений в общей схеме поместья, она была уверена, что музыкальная комната находится в юго-восточной части дома, прямо под утренним салоном, где завтракала вся семья.
Музыкальная комната была продолговатым помещением с обоями солидных синих тонов, украшенным декоративными панелями. Здесь также потолок был отделан лепниной, правда, не так роскошно, как в галерее. С середины потолка свисала хрустальная люстра. Справа в три ряда стояли мягкие стулья для слушателей камерных концертов, время от времени устраиваемых семьей Каскаденов для немецкой элиты Виндхука. Для выступлений в семейном кругу на другой стороне комнаты, в непосредственной близости от камина, стояли полукругом кожаные кресла. Слуги разожгли огонь, по комнате расходилось приятное тепло.
Прямо под люстрой стоял великолепный рояль, рядом с ним арфа. Кроме того, в комнате было много пюпитров и несколько стеклянных витрин, в которых хранились скрипки, флейты и гитара. Спинет, на котором время от времени музицировала Мадлен, находился в углу под картиной, изображавшей серьезную пару — родителей Тита Каскадена, о чем Сендрин узнала от хозяйки, когда после обеда они продолжили экскурсию по дому. Она тотчас попыталась найти в выражении глаз старой леди следы той жесткости, о которой говорила Мадлен, и ей действительно без труда удалось разделить антипатию Мадлен.
Когда Сендрин вошла, в комнате уже находились обе девочки, они, как настоящие дамы, привольно откинулись на спинки кресел. Сендрин кашлянула, и сестры немедленно приняли благопристойный вид.
«Насколько же они благовоспитанны», — подумала она.
Едва она успела кашлянуть, как сразу же раздался кашель за ее спиной. Обернувшись, она обнаружила Валериана в униформе, он без особого интереса листал журнал.
— Я вам желаю чудесного вечера, фрейлейн Мук.
— И вам того же, господин Каскаден. — Ей тотчас вспомнилась их первая встреча, когда она плюнула ему в лицо, и теперь она почувствовала, что покраснела. Чтобы не дать ему это заметить, она поспешно отвернулась и подошла к детям.
Едва она успела обменяться с ними несколькими словами, как в музыкальную комнату вошла Мадлен. На ней, впервые со времени прибытия Сендрин, было платье, тесно зашнурованное в лифе, с широкой юбкой. На Сендрин же, напротив, было то же платье, что и утром, и она обеспокоенно спрашивала себя, не будет ли это расценено как бестактность.
Валериан подошел и поприветствовал мать легким поцелуем в щеку, девочки тоже встали и, как положено, обняли ее.
— Мой муж прибудет только завтра, — объяснила Мадлен, обращаясь к Сендрин. — Он уже две недели в пути, инспектирует наши рудники. Но вы познакомитесь с ним завтра вечером, я в этом уверена. Он с интересом ожидает встречи с вами.
Сендрин снова пришло на ум замечание Валериана о том, что Мадлен не терпит никаких молодых женщин в своем доме, и она невольно спросила себя, не связано ли это с ее мужем. Была ли она ревнива? Хотя, пожалуй, это качество никоим образом не подходило к той Мадлен Каскаден, какую она узнала за последние два дня. Да и никакой антипатии к молодым женщинам Сендрин до сих пор не смогла заметить. Хозяйка иногда бывала немного грубовата, это верно, но это, скорее всего, в большей степени объяснялось ее открытым характером, нежели тайными антипатиями.