На фоне света, лившегося из окон коридора, стоял человек, огромный и сильный. Сендрин не видела его лица, только черный силуэт. Посередине темного контура что-то сверкало и блестело. Затем снова раздались страшные звуки трения, теперь, однозначно, стали о сталь. Два ножа мясника, при трении издававшие визг.
Сендрин посмотрела на неподвижную девочку, лежащую на кровати, посмотрела в окно. Увидела, что там, за окнами, погибает мир. Перед окнами стеной вырастал вихрь. В нем вращались вырванные с корнем деревья, кусты, тучи песка.
Вихрь.
Мужчина с ножами.
Девочка в кровати.
— Кимберли, — проговорил мужчина еще раз, на этот раз мягче. Но он продолжал точить лезвия ножей, снова и снова.
Сендрин знала это имя. Кто-то упоминал его, наверное, Адриан.
Кимберли Селкирк, младшая дочь лорда Селкирка. Его любимый ребенок.
Мужчина подошел к Сендрин, но он не обращал на нее никакого внимания. Как оглушенная, она отступила в сторону, прочь от него, прочь от кровати, в которой она, спустя десятилетия, должна была лежать, спать, ни о чем не подозревая, не имея представления о том, что здесь однажды произошло.
Каждый из ножей был таким же длинным, как кисти рук Сендрин. Их блеск не мог скрыть того, что к нему прилипло что-то красное, влажное.
Мужчина достиг кровати и положил ножи по обе стороны девочки на одеяло. Он с большой заботой разгладил одеяло, словно это имело важное значение, как будто в этом был скрытый смысл, известный ему одному.
Сендрин споткнулась, идя обратно в эркер, за ней разворачивалась дьявольская панорама вихря; дом оказался в его центре, — так ребенок держит лягушку в стеклянной банке. Она онемела от страха, почти потеряла сознание от ужаса. Сендрин хотела вмешаться, но не могла. Могла только смотреть. Оглушенная, охваченная паникой. Только присутствовать. Беспомощно наблюдать.
Мужчина погладил рукой волосы беззащитной девочки. Сендрин впервые увидела его лицо. Пожилой мужчина с обвисшими толстыми щеками. Седые волосы растрепались и космами падали ему на лоб. Через все лицо протянулся темно-красный след с каплями крови.
Сендрин узнала его по одной из картин в галерее. Это был лорд Селкирк.
— Кимберли, — прошептал он еще раз, бесконечно нежно. Только это имя. Снова и снова он произносил имя своей дочери: — Кимберли. Кимберли. Кимберли.
Малышка смотрела на него своими темными глазами, оцепеневшая от страха, но, возможно, она испытывала к нему доверие.
Он поднял ее, прижал к себе, покружился с нею на месте. Сендрин видела лицо девочки над его плечом, ее глаза все еще были широко распахнуты. Она поняла, что малышка была в шоке. Кимберли, должно быть, видела, что совершил ее отец. Она знала, чья кровь у него на лице. Но ей ничего не оставалось, как спрятаться в своей комнате. Охватившая ее паника переросла в равнодушие. Покорность судьбе. Последний шаг, последняя возможность.
Лорд Селкирк осыпал лицо девочки поцелуями, вымазав кровью ее щеки, ее губы, ее веки.
Затем отец нежно положил девочку на кровать, взял ножи и искромсал ее тело по живому.
Когда Сендрин проснулась, она лежала на полу эркера и была в комнате совершенно одна. Кровь Кимберли была смыта очень давно, а с нею и почти все воспоминания о преступлении Селкирка.
Она оцепенело поднялась. При этом ее взгляд упал в окно.
Черное знамя дыма поднималось высоко в небо. Там, снаружи, бушевал огонь. Искры кружились, как насекомые, вихрем летали над лугом, опускались на акации и гасли.
Термитник полыхал ярким пламенем.
Где-то в другом месте. В сердце пустыни всех пустынь.
Мужчина шагает по рыхлому песку. Его шаги широки и энергичны. У него есть цель. Его шаги образуют волны на склонах дюн. Песок скользит вниз по склону, но мужчина не боится сорваться. Он знает пустыню на протяжении тысячелетий.
На мужчине белая одежда. Она развевается на горячем ветру, который будоражит пустыню. Его голова закутана белой тканью, между полосами которой видны одни глаза. Он защищается от пустыни, потому что она его уже проучила. При этом он давно уже не нуждается в защите. Только не он. Он не знает ни боли, ни страданий. Не боится ни жара солнца, ни жажды. Не боится смерти, по крайней мере собственной.
Перед ним, на краю мира, такое светлое небо, что режет глаза. Но позади него, там, откуда он идет, царят хаос и смерть. Там клубится горизонт и земля кричит от боли, когда мир, охваченный бурей всех бурь, рассыпается на осколки.
Воронка бушующего песка танцует вдали, так высоко, что достает до небес. Она танцует так далеко, что верблюду понадобились бы долгие дни, чтобы добраться туда. Но буря намного быстрее. За одно дыхание она начинает неистовствовать там, где пожелает. Опустошает пустыню и остатки мира, оставляя за собой след такой ширины, что даже звезды могут увидеть его, вздумай они посмотреть вниз.