— У вас очень красивые губы, — сказал он. Это была почти констатация факта, но он произнес это таким тоном, с такой теплотой, что сказанное явно не походило на обычный комплимент.
Она чуть было не сказала «большое спасибо», но такой ответ показался ей несущественным и недостаточным.
— Вам всегда это было известно, не так ли? — произнесла она вместо этого.
Адриан чуть заметно кивнул.
— Не всегда легко, глядя на вас, концентрироваться на том, что вы говорите.
— Это уже второй раз, когда вы ради меня поступаете против своей воли. Сначала уничтожение термитника, а теперь то, что вы сказали вашей матери. Вы рассчитываете, что я буду чувствовать себя чем-то обязанной вам?
Улыбаясь, он покачал головой.
— Вы ничего мне не должны. Для многих других я поступил бы так же.
Она подошла к нему поближе, так что их лица почти соприкоснулись.
— Вы уверены в этом?
Его глаза вспыхнули. Он поспешно отступил назад.
— Вы сделали это, не так ли? — спросил он почти испуганно.
— Сделала… что? — с раздражением спросила она. — Что вы имеете в виду?
— Вы попытались заглянуть в меня.
Она удивленно тряхнула головой.
— Я этого не делала!
— Однако я… я чувствую это.
Почему вдруг это так вывело его из равновесия?
— Поверьте мне, я не делала ничего подобного.
— Однако вы знаете это.
— Что я знаю?
— Вы знаете, что я думаю.
Один шаг, разделявший их, казалось, становился все длиннее, возникшая между ними расселина с каждым вдохом расползалась все шире. Почему именно теперь он должен был опять говорить весь этот вздор?
Недолго думая, она решила вступить в игру.
— Но это же то, чего вы и хотели, или я ошибаюсь? Вы говорили, что я должна попытаться подружиться с вами, узнать побольше о вас.
— Не таким образом, — запинаясь, выдавил он из себя. — Это некорректно.
Она протянула к нему руку — Святой Боже, что ты делаешь? — но он отступил еще на шаг, и тогда она снова опустила свою руку. Он нервно улыбнулся.
— Мы увидимся завтра за завтраком, — и, обходя ее стороной, словно у нее было какое-то заразное заболевание, он добавил: — Не беспокойтесь больше из-за моей матери.
Она непонимающе смотрела ему вслед, а он удалялся, ни разу не оглянувшись. Из всей путаницы в ее голове постепенно выкристаллизовался вопрос:
«Что, черт побери, он имел в виду?»
Не понадобятся ли для ответа на этот вопрос действительно какие-то сверхспособности?
Сендрин упала на кровать и, погрузившись в свои мысли, смотрела вверх, на бирюзовый балдахин. Свет от единственной свечи, стоящей на ночном столике, падал на ткань, которая подрагивала, словно сверкающая мембрана. В какое-то мгновение ей захотелось лежать сейчас на свежем воздухе и смотреть на звезды. Иногда было полезно потеряться в бесконечности вселенной; иногда это позволяло забыть обо всех своих заботах.
Раньше, в их тесной мансарде, зажатой между бременскими фронтонами, ей достаточно было в такие моменты всего лишь открыть люк в крыше. Комната была расположена достаточно высоко над уличными фонарями, чтобы иметь возможность наблюдать небесные тела во всем их великолепии. Элиас никогда не мог оценить их очарования, но однажды он принес Сендрин свежеотпечатанную звездную карту размером с обеденный стол, стоящий рядом с печью. Она предполагала, что он где-то украл ее, но благоразумно не спрашивала об этом. Вместо этого она с воодушевлением начала изучать созвездия, которые были обозначены на карте тонкими светлыми линиями. Иногда они казались ей частями лабиринта. Однажды они с Элиасом полночи провели за обсуждением того, какой длины должна быть нить, если натянуть ее от входа этого лабиринта до выхода. Они могли часами говорить друг с другом о таком вздоре, все глубже зарываясь при этом в самые абсурдные предположения, до тех пор, пока они уже не могли вспомнить, с чего, собственно, началась их беседа. Они много смеялись в те времена, бывая вместе.
Теперь она тосковала, потому что вынуждена была лежать одна под шелковым балдахином. Она и Элиас с детства спали в одной кровати, что в бедных семьях ни в коем случае не считалось чем-нибудь необычным: Сендрин знала, что в одной семье в их доме братья и сестры вчетвером спали на одном матрасе, так как у родителей, простых рабочих с фабрики рыбной муки, не было денег для приобретения дополнительных постелей.
Близкие отношения с Элиасом были утешением для Сендрин в те времена, когда они не знали, чем им на следующий день заплатить за еду. Позже, когда Элиас начал свою карьеру в торговом доме и их финансовое положение упрочилось, для нее давно уже стало обычным засыпать у него на руке. Для него она по-прежнему оставалась маленькой сестричкой, которую нужно было окружать заботой и оберегать, и так как не было больше никого, кто смог бы принять на себя эти обязанности, то для обоих такие отношения казались единственно возможными. Они не стеснялись друг друга, между ними не было никаких тайн. Тем большее потрясение испытала Сендрин, когда Элиас поставил ее перед фактом, объявив о своей предстоящей эмиграции.