Взволнованные, многие из нас падали на колени у влажных камней бассейна. Сжимая в руках свои обшитые галуном фуражки, мои моряки доверчиво вглядывались в отныне благосклонное к ним лицо повелителя их стихии. Я видел вокруг мужчин, погруженных в благоговейное молчание, и женщин, в бессвязных словах выражающих свой экстаз. Флейта и голос сливались, всходя спиралями мелопей к усеянному звездами небу. Внезапно они умолкали на утерявшейся в ночи высокой ноте. На лбу своем я ощущал брызги свежей воды. Я повертывал голову, чтобы увидеть ту, которая была в эту минуту властительницей наших душ. Опустив в бассейн обнаженные руки, она черпала пригоршни сакральной воды и осыпала нас невидимыми в свете звезд каплями.
Я видел собственными глазами другие служения. Жестокая засуха поразила страну, город изнемогал без единой капли дождя, но ничто не могло сравниться с отчаянием окружавших его землевладельцев. В церквах служили молебны, и ладан не переставал куриться в часовнях полей; огни лампад не погасали перед изображениями святых на деревенских улицах, на перекрестках дорог. Крестьяне, искавшие спасения в традиционном своем благочестии, не забывали обращаться, однако, и к таинственным силам природы. Пучки лент находили обвязанными вокруг одиноко стоящих в поле деревьев, и сладкие пироги, горшки молока, медовые соты видели положенными в русла иссохших потоков.
Казалось, одна из таких находок навела на странные мысли барона В., страдавшего вместе со своими соседями по земле от стихийного бедствия. Условленным образом мы все получили от него известный нам знак. В одиночку и группами мы собрались в его владениях. Мы шли в губительный полдень сквозь сожженные солнцем, покинутые трудом, безмолвствующие поля. На первых склонах горы перед нами чернела роща вечнозеленых дубов. Мы подымались с трудом, тяжело дыша, чувствуя сквозь подошвы жар раскаленной, растрескавшейся почвы. Приостанавливаясь, чтобы перевести дух, я видел вокруг сверкание розовеющих скал и бездну небес вверху, грозную в своем огненном дыхании, в своей не нарушаемой ни одним облаком недвижной синеве.
Мы вошли в отрадную тень рощи. Среди искривленных могучих стволов мы все казались друг другу пигмеями. Мы говорили негромко, исполненные странною робостью, пораженные чувством нашей малости, бессилия. Барон В. уже хлопотал вокруг небольшого каменного алтаря, поставленного в середине обнажившей сухую землю поляны. Заметно волнуясь, он обвивал гирляндой маленьких диких роз серый камень. Его руки дрожали, зажигая на алтаре зерна курений. Струйка взошла к темной листве, ровно синея, не колеблемая ни малейшим движением воздуха.
Из-за стволов внезапно выступала та, которую мы все ждали. Закутанная с ног до головы в тонкую белую ткань, не скрывавшую ни одного из ее движений, она подняла руку, вооруженную коротким ножом. Шаги ее обозначили невольный ритм священной пляски. Она склонилась тихо перед каменным алтарем и выпрямилась с нечеловеческой упругостью. Мы слышали хриплый гортанный крик и видели глаза, расширенные ритуальным безумием, рот, блеснувший жестоко рядом зубов. Из небольшой плетеной корзины барон достал трясущимися руками белого голубя. Короткий нож перерезал ему горло, горячая кровь окрасила пальцы той, которая совершила жертву. Она зашаталась в изнеможении. Одни бросились к ней поддержать ее, другие глядели со страхом на алую струю, стекавшую с серого алтаря в жадно впитывающую ее иссохшую землю.
Мне слышались рыдания, женщины и мужчины повторяли обрядный возглас: «Великая матерь богов, помилуй нас». Над своей головой я различил металлический шорох листвы, двинулся воздух, роща вздохнула. Изменившееся вдруг освещение заставило меня заподозрить истину. Я выбежал на опушку и увидел тучу, занявшую четверть небосклона. Прошло немного минут, прежде чем упали первые капли. Дубы загудели в порыве ветра, гремел гром. Собравшиеся в рощу разбегались теперь в поисках надежных убежищ. Я медлил уйти, пораженный величественным зрелищем небывалой грозы. Темень стволов прорезал ослепительный блеск молнии. Удар поразил самый алтарь, где совершались служения; пролился ливень.
Не знаю, каким именно образом слух об услышанном богами жертвоприношении распространился за пределы того замкнутого кружка, в который проник я лишь после некоторой с моей стороны настойчивости. Быть может, один из крестьян подглядел церемонию в роще или любопытство слуг нарушило тайну. В городе поднялись толки, которые вскоре дошли до священников. Оскорбленные тем, что кто-то оспаривал чудо, приписанное им своим молебнам, они искали виновных. До них дошли сведения о женщине, которую одни считали обманщицей и комедианткой, тогда как другие называли богиней. Суровый архиепископ приказал своим шпионам поддерживать за ней наблюдение, вероятно жалея, что не может предать ее старинному аутодафе.