– Ладно, – сказал он, словно только что сделал девушке некое предложение, которое она проигнорировала. – Мне нравится то, что мы оба радуемся рассветам, но ты сказала, что проспала, а значит, этим утром ты рассвета не видела. А чем еще ты занималась сегодня?
Памела посмотрела ему в глаза. Они были такими теплыми и такими невероятно синими… Эти глаза навевали мысли о летнем небе над Средиземным морем…
Черт!.. Опять она за свое! Опять она покупается на его внешность, как какая-нибудь паршивая школьница!
– Памела?
– Ох, извини.
Она сделала глоток вина.
– Я немножко рассеянна. Иной раз со мной такое случается. Вот только не в отношении работы, – тут же уточнила она. – Тут я полностью сосредотачиваюсь. Как сегодня днем. Я начала делать набросок собственной версии того чудовищного фонтана. Вроде бы занималась этим минут двадцать или около того, но когда наконец перевела дыхание и посмотрела на часы, то оказалось, что прошло два часа.
Памела немного помолчала, прищурившись.
– Я опять, да?
– Что?
– Ну, отвлеклась, ушла от темы. – Болтаю как дурочка, мысленно добавила она.
– Есть такое.
– Извини, Фебус.
Аполлон улыбнулся. Он просто наслаждался ясностью мысли Памелы и тем, как на ее лице менялись выражения, особенно когда она говорила о своей работе. Она совсем не была хищницей, пытавшейся поймать на крючок бога света, или девицей, ослепленной его бессмертной мощью. Памела была искренней, настоящей. Она отвечала ему честно, правдиво – и это возбуждало Аполлона, как никогда в жизни.
– Я ничуть не против. Мне нравится наблюдать, как ты размышляешь о чем-то своем.
– Ну, может быть… – Памела сделала паузу, внимательно всматриваясь в Фебуса и ожидая увидеть признаки сарказма или насмешки. – Может быть, для тебя это просто непривычно. Большинству мужчин это не нравится, их это отвлекает и раздражает.
– В самом деле? – Он покачал головой. – Мне кажется, я уже говорил, что слишком часто мужчины ведут себя как последние дураки.
– А я с тобой полностью согласилась.
Они улыбнулись друг другу. И Памела, поддавшись порыву, подняла бокал.
– За тех мужчин, которые не ведут себя как дураки.
– Этот тост я с удовольствием поддержу. – Аполлон рассмеялся и коснулся своим бокалом бокала Памелы. – А теперь расскажи мне о своем наброске. Ты еще и художница, да? Или это сродни пониманию архитектуры – ты должна это уметь, чтобы хорошо делать свою работу?
Вопрос Фебуса порадовал Памелу; он показал, что собеседник действительно слушал, о чем она говорила вчера, а сейчас было видно, что он с интересом ждет ее ответа.
– Мне нравится делать наброски, и я даже вполне сносно пишу акварелью, но, конечно, не настолько хорошо, чтобы считать себя художницей. Но ты прав. Это так же важно в моей работе, как понимание основ архитектуры. Еще важно умение делать макеты для плотников или обойщиков, или даже для скульпторов, чтобы они могли по-настоящему ухватить, чего именно желают мои заказчики.
Брови Аполлона медленно поползли вверх, а взгляд устремился к монструозному фонтану во дворе перед ними.
Памела тоже посмотрела туда, тяжело вздохнула и кивнула.
– Да, ты угадал. Нынешний заказчик хочет водрузить во дворе своего дома для отдыха копию вот этого чудища.
– Ты уверена, что правильно его поняла?
Аполлон во все глаза таращился на извергающее воду сооружение. Он просто не мог оторваться от отвратительной пародии на самого себя.
– Более чем. На самом-то деле я сегодня как раз и пыталась отыскать более или менее приличный компромисс, но он ведь настаивает, чтобы я сохранила центральную фигуру, Бахуса. – Памела передернула плечами. – Я хочу попытаться как-то убедить его отказаться от этого. Он уже решил, впрочем, что боковые фигуры ему не нужны.
Аполлон бросил на нее быстрый взгляд.
– Ты имеешь в виду статуи Цезаря, Артемиды и… – Он запнулся на собственном имени.
– Да, и Аполлона, – подтвердила Памела. – Вон тот головастик с арфой должен изображать собой бога солнца.
Аполлон изо всех сил постарался сохранить безразличное выражение лица.
– Ну, на самом деле Аполлона правильнее называть богом света, а инструмент в его руках – лира, а не арфа.
– Да? – пробормотала Памела, присматриваясь к статуе. – Я и не знала, что это не одно и то же. А, ну да, ты ведь музыкант, так? А я только и знаю, что эта штука светится неоновым зеленым, когда уродик оживает.