— Мариш, у меня на следующей неделе выставка в Питере…
— Милая, я зимой собираюсь во Францию…
— Мне кажется, малыш, тебе неудобно приходить в гостиницу…
И так двое суток подряд, все его разговоры были о том, что нам нужно видеться как можно реже, потому что он много работает, а я, стало быть, его отвлекаю.
Когда я оказалась дома одна, мне даже плакать не хотелось и не моглось. Я знала, слезы не помогут преодолеть одиночество и с горечью не справятся.
Оставалось выть по-звериному, пытаясь заглушить звенящую, бесконечную тоску.
В сутках, как всегда, было двадцать четыре часа, и эта прорва времени бесконечно меня пугала. Почему-то, когда Егор уезжал, понятия пространства и времени смещались, казалось, даже работа не забивает пустоту, не отнимает ни сил, ни мгновений. Свободные часы, которые нечем было наполнить, приводили меня в ужас. Всю неделю я потратила на то, что считала дни и тысячу раз проигрывала в уме нашу встречу. А будет ли она? А какой она будет?
В выходные позвонила Лелька:
— Приезжай давай. Я тут кручусь как белка, хоть пожалеешь меня.
— Больше некому?
— Ну Валерка в отъезде, твой, насколько мне известно, тоже. Чем не повод для девичника? Поплачемся друг другу в жилетку.
Я прихватила в местном супермаркете бутылку вина, симпатичный тортик и покатила, надеясь, что подруга сумеет хоть немного развеять мою тоску.
Лелька мигом определила мое душевное состояние и отправила меня расслабляться в детскую, где на меня тотчас вскарабкался Мишка:
— Майна, ты мине коеноська пиесла?
Пришлось сознаться, что котеночка у меня сейчас нет, выслушать в свой адрес кучу упреков (вполне справедливых, потому как я этого самого котеночка Мишке обещаю второй месяц) и утешать бедного ребенка. Так что свои проблемы были на некоторое время забыты.
Хитрая Лелька заглянула к нам не скоро — только когда была абсолютно уверена, что я уже в состоянии адекватно реагировать на внешний мир.
— Ну рассказывай, — как всегда, сказала она, усадив меня на кухне.
— Давай Мишке котенка купим.
Яростно разминая в кастрюле картофель, Лелька принялась меня отчитывать. Мол, нечего тут ей мозги пудрить всякими котятами. Мол, надо иметь смелость сказать честно о своих проблемах. И вообще, пора уже завести собственных детей, ну на крайний случай — собственных котят. Я молча достала из пакета вино и торт. Лелька смолкла на полуслове, покосилась в сторону комнаты.
— Ваше предложение стоит обдумать, — радостным шепотом сообщила она, — только ребят куда-нибудь отправим — и посидим как следует.
— Чего — ребята? Пусть остаются, — великодушно разрешила я и бессовестным образом стянула с тарелки хвостик селедки.
Лелька шлепнула меня по ладони:
— Не таскай! Как дитя малое, ей-богу, сейчас лучок порежу, пюре уже готово, поедим по-человечески. Достань-ка лучше бокалы.
Я послушно потянулась к полке.
— Так как насчет ребятишек? — спросила Лелька.
— Да что ты пристала, кому они помешают!
— Да не мои, я про твоих спрашиваю.
— А у меня нет! — растерянно ответила я, чуть не выронив бокалы.
— Я и спрашиваю, когда будут? Что там с Егором-то, совсем глухо?
Вот догадалась все-таки. Я рассчитывала на маленькую дружескую попойку, но, кажется, предстоит настоящий душевный стриптиз. Уж если Лелька затронула эту тему, теперь не скоро отвяжется — вынь да положь ей все подробности.
— Нормально все с Егором, — попробовала все-таки отбрехаться я.
— Ага, то-то у тебя на физиономии вселенская скорбь. Рассказывай давай.
— Вот на природу ездили в прошлые выходные, — бодро отчиталась я.
— А потом?
— Потом вернулись.
— Он в гостиницу, а ты домой, так?
— Нет. Он почти сразу в Питер укатил, ты же знаешь, он любит Питер снимать.
— А потом? Ты думала, что будет потом?
— Я живу сегодняшним днем, — гордо изрекла я.
— Ты не живешь, ты тухнешь и разлагаешься, — безжалостно заявила подруга, — что я, не вижу? Он хоть звонил?
Я помотала головой, капли с ресниц разлетелись в разные стороны.
— Кончай реветь. Ты его напрямую спрашивала?.. Ну, как — о чем? О свадьбе или хотя бы о том, чтобы вместе жить. Нет? Ненормально все это, — на Лелькином лице нарисовалась глубокая задумчивость, — тьфу, пересолила все-таки.
Она добавила в пюре бульона, еще раз попробовала, еще раз сморщилась и продолжала рассуждать:
— Взрослые, свободные люди, год встречаетесь, будто подростки неприкаянные. Ну, позови ты его к себе, пусть хотя бы на время переберется.
— Не могу. У меня есть гордость.
— Ой, дура, — загрустила подруга, ловко нарезая лук, — ты же сама себя изводишь, просто поговори с ним, поставь все точки и остальные знаки препинания. Ты же разумный человек.
Она бросила на меня вопросительный взгляд, приглашая к спору. Но вопрос о моей разумности я обсуждать решительно не желала.
— Ладно, за нас, красивых.
Дверь в кухню неожиданно распахнулась. Сначала появилась пушистая темная челка, потом два любопытных глаза, и наконец перед нами предстало конопатое, худое существо в модном джинсовом сарафане.
— Опять подслушиваешь? — уточнила Лелька у дочери, семилетней Аленки.
Та кивнула, переступая с пяток на носки. Несмело шмыгнула носом.
— Хотите, тост стихами скажу? — И дальше зачастила, не дожидаясь нашего разрешения: — «Богинями мы были и остались, сведем с ума безумством наших тел, пусть плачут те, кому мы не достались, пусть сдохнут те, кто нас не захотел!»
Мы с Лелькой сложились от смеха пополам, а Аленка, ужасно довольная, под шумок отхлебнула у матери из бокала вина.
— Эй, это уже наглость, — возмутилась Лелька, отнимая бокал, — марш в комнату, быстро!
— А тост-то вам понравился, — хитро сощурившись, констатировала малолетняя безобразница.
— Откуда ты только этого набираешься? — вздохнула Лелька и, вытолкав дочь за дверь, пожаловалась мне: — Совсем от рук отбились.
Мы выпили еще, потом еще, незаметно подкрадывался вечер, вино кончилось, и Лелька уже дважды спускалась в магазин за пивом. Обсуждение моей личной жизни плавно продолжила тема следующего Лелькиного замужества, потом мы взялись философствовать и в конце концов заговорили о работе. Эта стадия опьянения означала, что пора сворачивать банкет. Лелька, одно время подрабатывающая риелтором, считала себя знатоком в этом деле и, несмотря на то что именно я натаскивала ее, только и делала теперь, что учила меня обращаться с клиентами. Ее советы сильно смахивали на бред сумасшедшего, но обижать подругу мне не хотелось, поэтому приходилось терпеливо выслушивать. Как сейчас, например. Ни с того ни с сего она загорелась идеей обменять квартиру Баландина.
— Звони ему сейчас же! Я хочу эту двушку увидеть. И вообще, ты в своем уме?
— Да что такое, в самом деле? — бормотала я, стараясь не расплескать из кружки пиво и одновременно пытаясь попасть косточками от рыбы в мусорное ведро.
— Это же такую доплату можно получить! Такую!
— Плевала я! Мне жить не хочется, — вспомнила я о Горьке.
— Вот и звони Баландину, он и клиент, и мужик. Ты подумай! А на Егора плюнь. Звони!
Я послушно потянулась к аппарату, даже не подумав о том, что не помню наизусть номера своего воздыхателя. И вдруг телефон зазвонил сам. Мы с Лелькой даже подпрыгнули от неожиданности и переглянулись, как две заговорщицы.
— Бери! — рявкнула она.
— Нет, ты.
— Ты ближе.
— А ты хозяйка.
В двери снова возникла Аленка:
— Вы чего? Телефон же звонит…
— Иди, доченька, иди отсюда, — отмахнулась Лелька.
Я не выдержала и взяла трубку.
— Лелька, — заорали с ходу, — Маришка у тебя? Я даже не сразу узнала голос Егора. Но в голове моментально сложился коварный план.