К обеду у меня совершенно расшатались нервы и пришло убеждение, что надо действовать самостоятельно, а не ждать у моря погоды. Мне нужна эта сделка? Нужна. Значит, вперед.
Я решила взять денег у жениха Лики, даже не взять, а просто спросить разрешения оставить у себя на время его задаток за квартиру. Бог мой, кругом одни задатки. Того и гляди, я заплачу вперед за любовь и собственное счастье. А что? Выложу кучу денег и попрошу кого-то там наверху не мешать моему благополучию…
Словом, я решила взять денег у Журавлева и самой заплатить задаток. В конце концов, я ничем не рискую. Еще вчера я разговаривала с покупателем и уладила все вопросы. Я не скажу ему, что сама внесла за него задаток. А как только он появится, возьму у него нужную сумму. Не думаю, что у Эльмиры возникнут вопросы по поводу оформления, так что все под контролем.
Окрыленная своей идеей, я понеслась к Журавлеву.
— Нет у меня денег, Марина, — грустно сказал Журавлев и икнул.
Он был пьян вдребезги, в квартире царил полный бедлам. Обрывки газет, бечевка, какие-то пакеты валялись на полу, в кухне висел сигаретный дым.
— Мяса хочешь? — гостеприимно улыбнулся Журавлев. — Давай, чего ты? Жрать надо, вот что, сил не будет, если не жрать.
— Леня, что происходит? — тихо спросила я.
— А? — Он икнул и поморщился. Затем положил вилку рядом с тарелкой. — А что? По-го-ди, ты чего? Я тебе не звонил, что ли?
— Нет, — отрезала я и встала, — мне ты не звонил. И Лика не звонила. Я ни черта не знаю, что тут у вас случилось, понял? Выкладывай давай.
— Надо же, и Лика не звонила, — задумался он.
— Вы что, поругались, что ли? — начинала догадываться я.
Журавлев тупо жевал огурец.
— Я аванс привезла, — сообщила я, доставая из кошелька пачку купюр, — там ничего не получается. Как что другое подвернется, я вам свистну. Я хотела спросить, можно мне пока у тебя эти деньги взаймы взять?
Журавлев снова икнул, глядя на меня осоловелыми глазами.
— Погоди, погоди. Так ты не знаешь… Вот что! А я-то думал!
— Что ты думал-то?!
— Думал, Лика тебе в первую очередь расскажет. Вы же с ней эти… родственницы… тьфу, сестры.
— Что расскажет, Лень? Что она должна была мне рассказать?
Придерживаясь за стол, он поднялся во весь рост, приосанился, напыжился и, дернув кадыком, проревел:
— Американский подданный! Я! Вот так! Он снова нашарил стул и сел.
— Это в каком смысле? — строго спросила я. — Все-таки решили ехать?
— Решили?! Я решил!
— А что Лика? Она ведь не хотела институт бросать…
— Она и не бросает… Не бросает она ни хрена! А я не могу так, что мне тут делать, а? — Он беспомощно посмотрел на меня. — Там ведь меня ждут, понимаешь? Клиника целая ждет, ты понимаешь? А тут я что? «Новым русским» геморрой лечить, что ли? Я их видеть не могу больше, этих скотов! Ты представляешь, нанимали меня на месяц — консультантом! Что я, сиделка? Я врач! А она говорит, заработать можно и здесь. Можно! Я вон сколько заработал, но противно, муторно все. Мне скоро полтинник, а меня имеют, как мальчишку! Того нет, сего нет, извольте попросить по-человечески… Я не зарабатывать хочу, а работать, ты понимаешь? Она не понимает! Ей институт, березки подавай, родную речь. Тьфу, какая речь, один мат кругом! Что ты молчишь, Марина? Я не прав, ты скажи, я не прав?
Журавлев замолчал, глядя на меня совершенно трезвыми, усталыми глазами. Потом потер щеки ладонями и по-собачьи встряхнулся, окончательно сбрасывая пьяную одурь.
— Ну что ты молчишь?
— А что тебе сказать? Лика — девчонка, тебе бы схватить ее и увезти отсюда силой, раз так надо. Если ты уверен, что там ей будет лучше…
— Не уверен! Ни в чем теперь не уверен. Я думал, раз мы так… что она меня любит… я думал, без разговоров. А тут видишь что — березки! Да другая бы…
— Другая тебе не нужна.
— Точно, — вздохнул он. — Вон Валентина, стерва, сына не дает. Первая моя. Не дает, и хоть тресни! Озверели все… Все равно потом увезу, приеду и увезу. А Лика пусть с березками!
— Дались тебе эти березки! — не выдержала я.
Он запустил пальцы в сальные волосы.
— Не мне они дались, ей! Я вот пью какие уж сутки, и не надо мне ничего! Думал, смогу, а не получается, ты ведь знаешь, я еще когда собирался… сколько мы с этой квартирой-то мучились, потом Лика, я думал, справлюсь…
— Может, правда, справишься?
Он покачал головой, руки его сжались в кулаки. Журавлев поднял на меня глаза — взгляд был злой и беспомощный.
— Поговори ты с ней, а! Уговори ее.
— Попробую, — сказала я, хотя уже была уверена — ничего не выйдет. Лика — сильная девочка, упертая, и вряд ли она, любя Журавлева, просто из-за каприза отказывалась уехать с ним.
— Попробуй, а!
Впрочем, в его голосе не было надежды.
— Квартира-то вам точно не нужна? Может, передумаешь?
— У меня билет на десятое.
Я почувствовала легкое головокружение. Вот так — несколько дней, и все в этой жизни меняется до неузнаваемости. Физиономия у меня, должно быть, сильно вытянулась.
— Ну чего ты? — спросил Журавлев. — Ладно тебе, на других заработаешь.
— Кретин, — выругалась я, хотя передо мной сидел немолодой мужчина, страдающий от несчастной любви.
Он не понял:
— Да не переживай ты так… Мы ведь тоже… Конечно, думали, квартирку, ремонт, все дела. Кухонька, арочки там, спаленки. Дудки! — Он взял со стола деньги, сунул в карман и сказал, словно очнувшись: — Прости, конечно, но сейчас я тебя проспонсировать не могу. Не имею права! Сам весь в долгах, так что прости.
— Да ничего, — усмехнулась я горько. Хорошая была идея. Хорошая пара была. И все, лопается все в одночасье, как мыльный пузырь. Остается прошедшее время — были, любили.
Я шла по улице и думала о том, какая я неделовая. Мне бы вцепиться мертвой хваткой в Олега — он хорош собой и очень богат. Мне бы трезво оценить обстановку у Журавлева и вовсе не возвращать деньги, даже разговор о них не заводить. Странно, но думать о себе хуже, чем я есть на самом деле, мне еще не приходилось.
Чем занять этот свободный день, было непонятно. Я шла и шла по улицам и неожиданно оказалась возле собственного дома. Там-то мне точно нечего было делать, однако я уже пришла. Может, пообедать, я давно не ела горяченького. Готовить для себя одной — эта мысль показалась невыносимой, и я обошлась бутербродами с кофе. В тот момент, когда я поднесла ко рту кусок хлеба с сыром, зазвонил телефон.
— Ты как, Марин? — Это был голос Андрея.
— Нормально.
— Что с деньгами-то?
— Ничего. Продавай Егору, как собирался.
— Не понял, — возмутился Андрей, — я тут ее жду, жду…
— Чего ты ждешь? Все равно Егора в городе нет, тебе так или иначе ждать.
— Да мы бы эту квартирку еще неделю назад оформили! Ну ты даешь!
— Отстань!
— Слушай, а что с двушкой в Отрадном? У меня покупатели есть, они тебе даже дозвониться пытались. Тебя нет и нет. Слышишь, Марина, где ты пропадаешь-то? Работа стоит… Двушка-то хоть приличная?
— Приличная.
— Ну ты с ними договорись…
Я положила трубку и бутерброд. Я действительно медленно соображала, а пока разговаривала с Андреем, вдруг поняла, что квартира Журавлева так и остается непроданной и что это еще один выгодный клиент. Пускай себе чешет в Америку, а мы тут разберемся как-нибудь. Не думаю, что Лика захочет купить его квартиру после всего, после счастливых, бессонных ночей и нежного солнца, лучи которого путались у них в волосах. Надо срочно искать покупателя.
Мой ищущий взгляд вдруг наткнулся на письменный стол. Там, в недрах ящика, лежали деньги Уклюйко. Нет, все-таки это смешно — в последнее время столько людей оказывало мне доверие, что я при желании могла бы сама купить квартиру. А у меня пока есть только одно желание — вернуть Егора. Или нет, сохранить Егора. Удержать, связать, усыпить и любить его, любить до изнеможения.