Киут почесал нос, оглядев наши безмолвные тушки. Тоскливо вздохнул, и продолжил:
— Не питайте иллюзий. Вы не особенные. Вам просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Так-то мне подошли бы любые души из вашего мира, просто первым делом я наткнулся именно на вас. И да, если бы не я — вас в лучшем случае сожрали бы бродячие астральные хищники. В худшем — вы бы превратились в проклятых духов места, и были бы обречены на столетия страданий. А сейчас у вас появился шанс переродиться, да еще и без потери памяти, пусть и не в вашем, а в моем мире. Так что можете потом возносить мне молитвы, я не буду против, — он весело хмыкнул. — Зачем я вам это все объясняю? Потому что, увы, для перерождения в таких условиях требуется ваше полное согласие. Иначе я бы перед вами распинаться не стал.
Он сделал паузу, и я задумался. Звучит неплохо. Какой бы это мир не был, даже если это дремучий каменный век — любое перерождение все равно лучше тех альтернатив, которые он описывал. Только вот... а зачем это ему?
Киут посмотрел прямо на меня, словно услышал мои мысли. Хотя может и услышал. Бог, все-таки.
— Разумеется, у меня тоже есть свои причины, из-за которых я все это затеял. Для Объединения нужно, чтобы Система постепенно привыкла к новым конфигурациям душ, повысив Сродство с ними... а, ладно, вы все равно не поймете. Да и вообще, не надо это вам, это наша, божественная кухня. Все, что мне от вас нужно — согласие. Выразите его в мыслях ясно и четко. Тех, кто не хочет — я верну обратно. Найду потом другие души, это несложно. Считаю до трех. Раз.
Согласен!
— Два.
Не хочу я возвращаться, меня вполне устраивает перерождение!
— Три.
И мир погас.
***
Новый мир встретил меня хлестким шлепком по заднице. В самом прямом смысле этого слова. Нет, я слышал, что младенцев при рождении шлепают, если они не орут — но, черт возьми! Больно! У меня и так кожа по всему телу горела, словно ее наждаком натерли — так еще и этот шлепок. В общем, да, я заорал. В основном от неожиданности, но и боль была более чем ощутимой. Замолчал быстро, но, кто бы меня не держал сейчас в руках — его это удовлетворило.
Честно говоря, я сейчас нихрена не видел, не слышал, и не понимал. Какая-то карусель из цветных пятен перед глазами. В ушах — белый шум, сквозь который пробивались чьи-то голоса. Кожа горит, задница болит, мое бедное тело постоянно перемещают, пеленают, еще что-то с ним делают... в общем, то еще удовольствие. Собственно, в таком спутанном состоянии ума до меня дошло, что я младенец, лишь через пару минут. А до этого я просто старался выждать, пока мне не полегчает. Облегчение пришло не сразу, но, постепенно, стало легче. Белый шум стихал, сквозь него все четче пробивалась речь на незнакомом языке — надтреснутый голос уже явно немолодой женщины, и суровый голос мужчины с нотками какой-то растерянности. Боль в теле тоже постепенно утихала, а вот глаза фокусироваться отказывались. Как я ни пытался вглядеться в большое темное пятно, которое держало меня на руках, ничего не выходило. Четче оно не становилось.
В итоге я просто закрыл глаза. И уснул.
Следующие дни слились в единую пелену. Я толком не контролировал свое тело, силенок у меня хватало максимум чтобы размахивать конечностями, но хотя бы зрение постепенно улучшалось, становилось четче — и я, наконец, познакомился со своей новой матерью. Симпатичная молодая девушка, лет двадцати от силы. Яркие зеленые глаза, печать послеродовой усталости на лице, постоянная легкая улыбка, тихий, успокаивающий голос... Периодически я попадал в руки к старому, но еще крепкому мужчине, частенько менявшему мне пеленки. На отца он не тянул, уж больно староват. Дед? Возможно.
Несмотря на все недостатки бытия младенцем — беспомощность, слабость, грудное вскармливание (черт побери, человеческое молоко оказалось ОЧЕНЬ невкусным), почему-то все это меня не особо напрягало. Частично потому, что большую часть времени я попросту спал. Но были и другие моменты. Сознание туманилось, для размышлений приходилось прикладывать существенные усилия, быстро истощавшие меня и заставляющие вновь засыпать. Эмоции тоже были какими-то куцыми, сводясь к быстро растущей привязанности к окружающим меня людям (и, особенно, к матери), а также недовольству от голода или испачканных пеленок. Судя по всему, недоразвитый мозг младенца попросту не мог уместить мою взрослую личность в полном объеме и мгновенно, вместо этого постепенно образовывая новые нейронные связи по мере возможности.