Но хуже всех была «хозяйская кодла». Так называли нескольких старшеклассников, которых директор интерната Махмуд Иванович (в просторечии Хозяин) поставил следить за внутренним порядком. Это были откровенные мрази с напрочь снесенной от власти крышей. Их боялись даже воспитатели и учителя, особенно после того, как в туалете нашли с проломленной башкой старика-завхоза. Завхоз бы известен воровством и наглостью. Жалко его не было, но персонал теперь не совался в разборки между воспитанниками. А Хозяин не совался в них изначально. Сперва он крал продукты, потом стал воровать спонсорскую помощь. Единственное чего он требовал от своей кодлы – «делайте что хотите, но тихо». И кодла делала.
Пять лет насыщенной жизни в интернате тянулись как кровавые сопли. Где-то за кирпичным забором бушевала большая жизнь, разваливалась страна, росли цены, нищали люди. Все это проходило мимо Савелия. Его заботила исключительно собственная шкура, уже неоднократно потрепанная и продырявленная. Но по мере того, как шел вразнос внешний мир, опасность для шкуры увеличивалась.
Хозяйская кодла наглела все больше. Выгоняли малышню на вокзал побираться, вымогали деньги, насиловали девчонок, продавали их клиентам. Принадлежать к кодле было выгодно. Вокруг изначальных паханов стали собираться шестерки, потом появились шестерки шестерок. По ночам они устраивали шумные попойки с разбавленным спиртом и групповухами. Тем, кто не принадлежал к касте избранных, оставалось только прятаться. Денег кодле вечно не хватало, малышне на вокзале подавали мало, девки были в основном страшные и много тоже не приносили. Единственную красавицу пустили по кругу какие-то кавказцы, затрахали до полусмерти, после чего Хозяину пришлось устраивать ее в психушку. В конце концов до кого-то очень продвинутого дошло, что проституция бывает не только женской, и с тех пор у кирпичного забора стали появляться извращенцы. «Веселые сосенки» среди знатоков и гурманов нестандартного секса пользовались все большей популярностью. Кто-то вешался, кто-то прыгал с третьего этажа, одну из старшеклассниц нашли в канаве с отрезанными грудями, вспоротым животом и вытащенными яичниками. Приезжала ленивая милиция, составляла протоколы.
Савелию пока не приходилось участвовать в трудовой деятельности. Он лишь отдавал мелкие деньги, которые посылали ему некоторые не окончательно позабывшие совесть родственники. Но однажды ночью его разбудил удар в нос, чьи-то руки рывком стащили его с кровати, толкнули в темный коридор. Потом приложили лбом об угол для острастки, чтобы не махал руками. Повели по коридору, освещая путь фонариком. Пинками спустили в подвал.
В подсобке, заваленной по углам строительным мусором, качалась подвешенная к низкому потолку голая лампочка и сидели, развалясь, на диване трое паханов. Пахан Горилла, пахан Керзон и пахан Буча. На ящике перед ними стояла большая бутыль спирта и дымилась пепельница. Сладковато воняло чем-то незнакомым.
Пахан Буча отложил в сторону опасную бритву, которой подрезал ногти, и сфокусировал осоловелый взгляд на Савелии.
- А где остальные?
- Ща, - ответил держащий Савелия шестерка. Споро ударил под коленные чашечки. Савелий повалился на пол.
- Свяжи, чтоб не бегал, - пыхнул косяком Горилла.
Савелий покорно наблюдал, как шестерка обматывает его ноги и руки веревками.
- Живо за остальными.
Шестерка исчез, а Горилла встал, пошатываясь.
- Ну что, доходяга. Пора и тебе поработать на благо нашего общества.
- Кем?
Керзон визгливо захохотал.
- Кем! Кем! Гхы-гхы!.. Кем!
Горилла обошел вокруг, разглядывая Савелия со всех сторон.
- Ну, я даже не знаю… Жопа у тебя худая, навряд ли кого заинтересует. Грузчик из тебя не получится, сдохнешь быстро. Попрошайкой – слишком старый… Так что придется тебя немного модернизировать.