Впрочем, в тот момент я этого и не заметил — все мои силы были направлены на то, чтобы защитить себя и напарницу. От лошадей, увы, ничего не осталось. Бедные животные, как всегда, страдают ни за что, просто потому, что люди любят убивать друг друга.
Мне пришлось сложно, особенно учитывая, что Кера о своей безопасности в этот момент не заботилась. Моей ненависти, не желания подчиняться и пресмыкаться врагам, хватило только на то, чтобы сохранить нам жизнь. Даже толики воздействия, малой части рассеянной чистоты оказалось достаточно, чтобы кожу на открытых участках тела будто стесало пустынным самумом. Одежда справилась с защитой наших тел, но сама не выдержала. На нас остались жалкие обрывки.
Кере было наплевать на боль и на то, что она осталась практически обнаженной. Напарница, наконец, зашлась надрывным криком. Бесчисленный рой жирных, черных оводов вылетел из ее рта. С низким гудением насекомые пролетели разделявшее нас с фра Айялой расстояние, облепили священника со всех сторон. Иерарх в мгновение ока оказался покрыт насекомыми в несколько слоев. Священник завертелся на месте, сбивая враждебную силу, счищая с себя оводов, место которых тут же занимали тысячи новых. Он так до сих пор не произнес ни звука — завидное самообладание. Боли он, конечно, не чувствует, но даже просто чувствовать, как мерзкие насекомые вгрызаются в тело, лезут в глаза и рот, выгрызают тысячи новых ран, крайне малоприятное зрелище.
Фра Мигель так и не свалился. Остался на ногах, хотя и полностью потерял зрение и слух — насекомые рациональны — они всегда в первую очередь стремятся туда, куда проще пролезть. Всё ещё стоит. Ничего. Недолго осталось.
Я не успел чуть-чуть. Почти добежал до погребённого под слоями хитиновых тел урода, когда фра Айяла превратился в сплошную, полыхающую очищающим светом статую. Смотреть на него было больно до слёз даже сейчас, когда он не бил адресно.
— Он отдаёт всё! — прошептала Кера, попятившись назад.
Это неприятно. Если он выпустит одновременно весь свой запас, здесь весь квартал превратится в пыль. Значит, придётся его остановить до того, как он это сделает. Ох, не люблю я это делать. Я шагнул навстречу сияющему полубогу. За спиной медленно разворачиваются чёрные крылья.
— Так же, как и мы, — спокойно говорю я. Не думал, что всё закончится вот так, будто на бегу, да и без подготовки. Но так даже лучше. Эта история и так слишком сильно затянулась, и только по моей вине. Она должна была закончиться ещё год назад. Это моя вина, что я уступил уговорам семьи и бросил недобитков.
С де Айялой происходит что-то неестественное. Человеческого в этой фигуре осталась только форма — от физического тела, там, кажется, вообще ничего не осталось. Жидкий, яростный, всесжигающий свет. Теперь Керины насекомые вряд ли смогут нанести ему хоть какой-то вред.
— Он перерождается, — шепчет Кера. — Он не накопил столько сил, чтобы возродиться в полном величии, но…
Кажется, понимаю. Богу пришлось вылупиться из своей личинки раньше времени. Этакая недоразвитая бабочка получается. Я не стал ждать, когда он придёт в себя. Взмахнув крыльями, взлетел над крышами. Чувство могущества опьяняло, но не лишало рассудка. В груди зарождалось что-то страшное, жестокое, и одновременно послушное моей воли. Это чувство росло всё сильнее, а потом вырвалось яростным криком. Я спикировал вниз, выставив сверкающий серебром серп. Доски под чистым существом прогнили, земля превратилась в труху, лёгкий толчок землетрясения заставил схлопнуться стенки получившейся ямы. На поверхности осталась только голова со сверкающими лютой яростью глазницами. Мой удар был прекрасен. Совершенен в своей силе и резкости. Голова отделилась и рассыпалась прахом.
— Что, так просто?! — удивлённо спросил я и не узнал свой голос.
Вместо ответа земля снова задрожала, из ямы, края которой осыпались знакомым прахом, появилась рука, плечи. Голова не выросла, но, кажется, отсутствие мозгов этой твари ничуть не мешало. Я снова ударил серпом, попал в плечо. Кажется, рана была серьёзной, в ответ мне прилетело рукой из света, прямо в грудь. Отнесло на несколько метров, я взмахнул крыльями, чтобы сохранить равновесие. Боль — адская. Я опустил глаза, опасаясь увидеть сквозную дыру в теле. Обошлось, конечно. Тело выдержало. Сгорела кожа и рёбра некрасиво торчат наружу, а так всё хорошо.