Перед мастерами — дознавателями в белых одеждах образовалась очередь, на всех её не хватает. Мне в ней стоять не пришлось — провели без очереди. И даже перед другими доминусами, отчего те пришли в ярость и начали громко возмущаться. Идиоты. Значит, меня всё-таки подозревают. Ну что ж, посмотрим, как они будут меня проверять. Вырваться отсюда, в случае чего, я смогу. Правда, жертв будет много.
— Доминус Растус, я ещё раз должен сказать, что вас ни в чём не обвиняют. Вас подозревают в той же мере, как и прочих присутствующих. Это лишь проверка. Ещё раз приношу свои извинения за доставленные неудобства.
Надо же, какой говорливый монах — дознаватель. Обычно они предпочитают молчать или отдавать приказы.
— Вы лжёте, — ответил я. — Если бы меня подозревали в той же мере, как и прочих, я бы сейчас стоял в той же очереди, что и вон те доминусы, — я кивнул головой на продолжавших возмущаться несправедливостью аристократов. Был среди них и тот, которого я постарался запомнить. Голос я не понижал, так что мои слова были услышаны. Кажется, до них дошло — вон как притихли!
— Доминус Растус, это лишь следствие того, что вы недавно использовали свой манн, — ответил чистый. — Вы не могли бы поделиться для чего, и какого эффекта ожидали?
— Прямо здесь? При всех? Вы издеваетесь?
Чистый терпеливо вздохнул:
— Хорошо, мы можем обойтись и без этого. Дайте мне свою руку.
— Сначала скажите, что собираетесь делать.
— Лишь проверю ваши слова. Для начала я попробую выяснить, есть ли на вас кровь чистых братьев. На том, кто убивает последователей чистоты, остаются следы.
«И много в этот раз чистых убили? — подумал я. — Врёшь, монах». В слух говорить не стал. Я ведь утверждаю, что меня не было на месте происшествия, так что не могу знать, были ли там убитые чистые или нет.
Я взял его за руку. Хрен с тобой, золотая рыбка. Хочешь что-то почувствовать? Пожалуйста. Только это ведь в обе стороны работает, и я тоже постараюсь понять, что он там проверяет. Чистый, глядя мне в глаза начал задавать вопросы о том, как я провёл последние несколько часов, но тут же прервал сам себя.
— Доминус Растус, я не вижу на вас печати чистоты! — в голосе звучало удивление и недоверие.
— Понятия не имею, что это такое, — честно признался я.
— Доминус Растус, вы не приносили клятву чистому богу?
— Нет, не приносил.
— Как это возможно?
— А что не так? — удивился я. — Насколько я помню, в республике до последнего времени было запрещено поклоняться иным богам, кроме чистого, но не было обязательно поклоняться ему. Я где-то нарушил правила?
— Вы правда не являетесь последователем чистоты? — чистый с трудом сдерживал отвращение. — Вы не любите чистого бога?
— Не являюсь, — кивнул я. — Я никак не отношусь к чистому богу. Я не могу его любить или не любить.
Ну, почти не соврал. Теперь, когда он мёртв, мне на него наплевать.
— Омерзительно! Вы… неблагонадёжный! Грязный еретик!
— Неблагонадёжные кварталы ликвидированы за отсутствием тех, кто должен там жить. Об этом было объявлено в газетах, — пожал я плечами. — Еретиком я не являюсь, поскольку не проповедую иных религий. Что вы от меня хотите! Грязным — тем более, поскольку я сегодня мылся.
— Я хочу, чтобы вас не было, — прошипел монах, с отвращением отталкивая мою руку, за которую до сих пор держался. — Я не могу прочесть ваше прошлое, соответственно, не могу определить вашу причастность к происшествию, как и не причастность. Вы будете задержаны до выяснения обстоятельств иными методами. Жандармы! Этого… — он явно хотел сказать что-то оскорбительное, — доминуса препроводить в тюрьму. Он подозревается в нападении на храм, но требуется дополнительное расследование традиционными методами.
Вот тут я прокололся. Тот тип, которого я отыгрывал, должен был начать возмущаться, орать и топать ногами, требовать компенсации и уважительного отношения к доминусу, однако я так обрадовался тому, что услышал, что вышел из образа. Слава богам, на это никто не обратил внимания.
— Как скажете, — хмыкнул я, всё ещё переживая удовлетворение от услышанного. Это же как повезло! Да, они могут определить, применял ли я манн, но больше — ничего! Их хвалёные дознаватели ничего не могут про меня узнать, потому что я никогда не клялся их богу, ни разу не проходил никаких обрядов. Я не принадлежу их религии. У чистых надо мной нет власти!