Рыжее пасторское пальто уже изнашивалось; показалось холодное солнце над милым, заброшенным и сплетничающим городком нашим, падали с крыш сосульки, как бы срезанные теплом. Либович подошел ко мне.
-- Скоро опять весна, -- проговорил он, -- солнце-таки не забыло и вернулось, как перелетная птица.
-- Как ваши дела, Либович?
-- Мои дела? Мои дела такие, что я уже думаю о беседке.
-- О какой беседке, -- спросил я.
-- Беседка в саду Болковских. Но еще рано. В ней еще можно замерзнуть.
-- А ваш пастор?
-- Почему мой? В том-то и дело, что он уже не мой. Мюллер мне прямо сказал: или во вторник креститься, или больше не приходить.
-- Я ему сказал: почему во вторник? Почему не пятница? В пятницу был распят Иисус Христос. Он сказал: хорошо, пусть пятница. Ну... а сегодня воскресенье.
-- Что же?
-- Я очень голоден с четверга.
-- То есть с пятницы, -- поправил я.
-- Нет, именно с четверга, -- возразил он и поднял палец. -- Ведь в пятницу уже нельзя было прийти!
Со смешанным чувством веселости, жалости и щемящей любви смотрел я на его красный худой палец, стынущий в холодном воздухе. Он казался мне таким же одиноким, как и сам Иосиф Либович, не дошедший до истин лютеранства и потому оставшийся без обеда.
-- Как же теперь? -- проговорил я. -- Разве вам не нравится католичество?
Он вздохнул:
-- Нельзя. Отец Вильгельм уже слышал про меня. Он сказал Мюллеру: "Зачем вы держите этого дармоеда?"
-- Если католичество не нравится...
-- Почему? Вы думаете, я против обрядов? Я уже не против обрядов и не против икон. Но только не в этом городе. Здесь уже невозможно быть религиозным человеком. Я уеду в N.
-- Как же вы уедете. А деньги?
-- А как я приехал? -- вполне логично возразил он, -- надо только уважать господина кондуктора. -- Что же делать? -- откровенно усмехнувшись, продолжал Либович и развел рукам. -- Пастор тоже прав. Не может же он меня кормить обедами до второго пришествия, которое непременно будет. Я ему говорю: еще не поверился; он отвечает: потом поверишься. Но потом он скажет: "Ступай работай. Господь наш Иисус Христос тебе поможет". -- "А если работы нет?" -- "Ну, если ее нет..." Так как же?
Либович понизил голос:
-- Я вам говорю, что без Бога жить невозможно. Но который настоящий -- вот вопрос!
И он поднял свой палец, который был голоден с самого четверга.
--------------------------------------------------------------
Источник текста: журнал "Нева", 2002, No 11.