Богом данный
Ирка Шайлина
Глава 1. Лиза
Тем злополучным вечером я увидела его впервые. Я занималась тем, что неторопливо размазывала грязь по полу. Стены серые, пол серый, затоптанный, а швабра ярко-салатовая, и это мне нравилось, хотя её я тоже ненавидела. Хотя, в тот период своей жизни я ненавидела всех, особенно этих мужчин. Мне казалось, что они специально игнорируют коврик у дверей и топают своими грязными ботинками оставляя на полу осеннюю грязь. Им нравилось унижать меня, Лизу Муромскую, девочку, что играла на трех музыкальных инструментах, а в обеденный перерыв читала Шекспира. Они хотели меня сломать, и порой мне казалось, что у них получается.
Так вот, вернусь к нему. Я старалась не поднимать глаз от пола, мне так было легче. Шваброй вперёд, назад, сунуть в ведро, отжать и снова. Но в этот раз на движении вперёд моя салатовая подружка по несчастью уткнулась в лакированные ботинки. Они буквально сверкали, и вдвойне удивительно, почему же от таких блистательно чистых ботинок грязные следы? У меня в зобу дыхание сперло. Да, я ничто. Я значу для них меньше, чем тот же коврик. Но… сколько можно?
— Там есть коврик, — сказала я выпрямившись. — Возле двери.
И потом только подняла на него глаза. Медленно, очень медленно, боясь его гнева и одновременно ликуя — я дала хоть какой-то отпор! Дорогие ботинки, брюки идеально выглажены, галстук… Галстук повязан небрежно, и мне ужасно хочется его перевязать — это я могу мастерски, но желание глупое. Наконец добираюсь до лица, голову приходится задрать, так как мужчина гораздо выше меня. И смотрю в его глаза. Они абсолютно непроницаемы, по таким не понять, что у человека на уме. Он может с равным успехом рассмеяться или просто заехать мне по лицу, мне хочется сжаться в предчувствии этого удара.
— Богдан Львович, — влез сопровождающий мужчину парень. Наверняка — охрана. — Я…
— Не стоит, — остановил он парня, хотя тот явно горел желанием поставить меня на место. — Девушка права.
И… вернулся назад, тщательно вытер ноги о коврик. Растерянный телохранитель сделал тоже самое. Мимо меня прошли молча, а я, не понимая, зачем мне это, за ними следом, швабра салатовая волочится по полу. Дверь в кабинет закрывалась медленно и я успела уловить обрывок разговора.
— Это что за чудо со шваброй? — спросил тот, что Богдан Львович.
— Это городская сумасшедшая, — засмеялся Виктор.
Дверь закрылась, я остановилась перед ней. Так и есть — сумасшедшая. Нормальная бы сюда не попала, нормальная обходила бы это место за сотни метров, как минимум. А я — здесь. Я искреннее ненавижу каждый сантиметр этого здания, которое практически стало мне тюрьмой. Тогда, несколько месяцев назад, когда меня притащили сюда и истерзанную, причём не столько физически, сколько надорванную душевно, бросили на пол перед Виктором, он сказал:
— Отмыть и на панель.
И забыл про меня, зачем я ему нужна? А я… я не хотела, я не могла. Мама бы в гробу перевернулась, попади я на панель. Хотя, она бы и за смерть Василька… не думай, Лиза, не думай о том, чего не можешь изменить.
— Нет, — твёрдо сказала я прямо с пола. — Я просто повешусь и все.
— Думаешь, мне тебя жалко? — хмыкнул Виктор снова обратив на меня внимание.
— Думаю, вам дороги ваши деньги…
Он засмеялся. Он вообще любил смеяться, этот человек, который так легко ломал чужие судьбы.
— И что ты можешь, кроме как трахаться?
— Я могу играть на фортепиано. На скрипке. Ещё виолончель, но немного хуже.
Теперь засмеялись все. Наверное забавно смеяться вот так, когда ты сильный, когда вас много, а жертва всего лишь сломанная девочка. Я нашла в себе силы и встала.
— Я могу мыть пол, — сказала я. — У вас тут очень грязно…
Мне и правда выдали швабру, ведро, показали где набрать воду. И я водила туда сюда по полу и не понимала — зачем ему это нужно? Долг, который мне в наследство Василек оставил был таким несметным, таким огромным, что шваброй его не отработать. Но… он ждал. Наверное того, что я сломаюсь, других вариантов у меня не было.
Грязный коридор никуда не делся, но он был пуст. Иногда мне даже казалось, что если я уйду, то этого никто даже не заметит, но проверять боялась, слишком свежи воспоминания. Сейчас же я осторожно поставила швабру у стеночки и прошла в кабинет, который выходил окнами на парковку. Окно было приоткрыто, холодно, я сразу же его закрыла. Прижалась носом к стеклу — запотело от моего дыхания.
— Ну же, — попросила я, сама не зная, чего.
Хотя нет, знала. Я хотела видеть, как он уходит, этот Богдан Львович. Он никак не вписывался в уже устоявшееся течение моей дерьмовой жизни. Как элемент пазла, который приблудился из другого набора и портит всю картину. Протерла стекло рукавом и снова вгляделась, на улице тем временем начал накрапывать дождь, я с тоской подумала о том, сколько ещё грязи мне натащат.