Отец Коллинз еще раз повторил с хором этапы предстоящей церемонии. Он не преминул заметить, что в новых одеждах участники хора выглядят чрезвычайно нарядно и празднично. Двенадцать женщин и четверо мужчин под руководством Констанции Педерсен. Ее проникновенное меццо-сопрано волновало священника до глубины души. Архитектор Ларри Гарбер тоже пел в хоре, и его мягкое контральто было на удивление трогательным. Однако сегодня Гарберу отводилась иная роль: как архитектору проекта ему была поручена презентация здания, которая следовала за приветственной речью отца Батлера и предшествовала окроплению святой водой.
Надо отдать должное Гарберу, он очень обрадовался помощи, которую оказали ему на общественных началах два архитектора и инженер-проектировщик из Сиэтла, а также нанятые по этому случаю ландшафтный архитектор и эколог из Компании Стинсона. В результате был создан прекрасный комплект чертежей. Здание получилось скромным и благородным, отмеченным печатью одухотворенности: кедровый брус, окна во всю стену, светлый, просторный зал. На прилегающей территории располагалась небольшая лощина, поросшая папоротником, грот, аллея мхов и пруд. Дорога из туристского городка сдерживала скорость и была скрыта раскидистыми ветвями деревьев, а стоянка для автомашин, обнесенная изгородью из кедра, находилась в полумиле от церкви. Прихожане могли попасть в церковь лишь по тропинке, что петляла по лесу. Этот путь позволял их душам очиститься, давая время освободиться от суеты и мирских забот. Вдоль Папоротниковой тропы стояли скамьи, где можно было передохнуть и помолиться, и три статуи — Пресвятой Девы, святой Бернадетты и святой великомученицы Екатерины.
Неожиданно для себя отец Коллинз обнаружил, что проектирование и строительство церкви вызывает у него живой интерес. Он всегда считал себя любителем абстракций и отвлеченных размышлений и никак не думал, что способен увлечься архитектурой. Возможно, решил он, такая трансформация связана с тем, что ему исполнилось тридцать. Он внимательно изучил чертежи и изо дня в день педантично отслеживал ход работ. Он сдружился с Гарбером, и теперь, как и Ларри, не расставался с логарифмической линейкой и беспрестанно почесывал затылок. Он был пристыжен, обнаружив, что за пределами его собственного мира существует другой мир, и, осваивая основы строительных расчетов и технологий, почувствовал, что это способствует расширению кругозора. Впрочем, дренажный камень и строительный раствор не опровергали теорию — напротив, Вселенная оставалась такой же предсказуемой и целостной, как всегда, не нарушая законов Ньютона. И каким же облегчением было, зная это, вновь возвращаться в мир идей Платона! Священник изучил профессиональный жаргон, чтобы завоевать доверие подрядчиков; он чувствовал, что они будут работать более добросовестно, видя, что он кое в чем разбирается. Хотя, сказать по правде, это было не так. Он не мог, взглянув на чертеж, представить его будущее воплощение. И все же теперь, засыпая, он по большей части размышлял о проблемах вполне материального свойства.
Участники хора вышли из ризницы. Отец Коллинз завершил собственное облачение и решил посмотреть, как дела у министрантов. Вместе с Томом Кроссом и Кэрол Бойл он проверил, все ли готово к церемонии. Сосуд с миром. Есть. Кропило. Есть. Кадильница. На месте. Корпорал. Здесь. Пурификаторы. Вот они. И так далее.
— Я оделся, — сказал священник. — Один из вас может вернуться к реликварию. Я вижу, вы еще не переоделись.
— У меня вопрос, — сказал Том.
— Насчет реликвария?
— Насчет облачения. Красное или белое?
Отец Коллинз назначил Тома министрантом совсем недавно, поддерживая его стремление к самосовершенствованию, и пока многое было ему в новинку.
Священник с назидательным видом огладил собственную ризу.
— Белое, — сказал он. — При освящении храма надевают белое. Красное предназначено для иных случаев. Например, для праздников в честь великомучеников.
Том кивнул, запоминая сказанное на будущее. На его висках и над ушами появилась густая проседь. Из бесед с Томом во время исповеди отец Коллинз знал, что ему вновь позволили навещать детей. Теперь он купал и кормил Томми, но при этом не чувствовал себя спасенным. Спасение, напомнил ему священник во время одной из таких бесед, требует целой жизни.
— Значит, надену белое, — сказал Том.
Он вышел, и священник быстро закончил его работу, наполнив сосуд для мира освященным оливковым маслом и аккуратно свернув алтарный покров. Он со знанием дела пролистал «Лекционарий», снял с полки лодку для ладана и пересчитал свечи и подсвечники. Кропило было отполировано до блеска. Он вновь с благодарностью вспомнил Ларри Гарбера: для каждой вещи было предусмотрено свое место, и порядок радовал глаз.