– Фотографии вождей пострадали от «социальной революции», – со смехом сказала Глориоза. – Вжик-вжик – сначала ручкой, потом тесаком – и нет тутси.
– А те, на ком стоит знак вопроса? – спросила Модеста.
– Этим, должно быть, удалось сбежать, увы! Но теперь, где бы они ни были, эти великие вожди, в Бужумбуре или Кампале, у них больше нет коров, да и спеси тоже поубавилось, и пьют они простую воду, потому что теперь они изгои. Я возьму эти фото. Отец скажет мне, что это за господа.
А Вероника подумала, когда, интересно, она тоже окажется зачеркнутой красными чернилами на классной фотографии, которая делается в начале каждого учебного года.
Май – месяц Марии. В мае учащиеся лицея Богоматери Нильской идут в большое паломничество. День паломничества – длинный и прекрасный. В лицее к нему готовятся заранее. Все молятся, чтобы небо смилостивилось. Мать-настоятельница и духовник отец Эрменегильд объявляют девятидневный молитвенный обет. Все классы, попеременно сменяя один другой, молятся в часовне Святой Деве, чтобы она разогнала в этот день облака. Вообще-то в этом нет ничего невозможного: в мае дожди идут уже не сплошняком, ведь вот-вот наступит сухой сезон. Брат Ауксилий (это он копается обычно в масляных внутренностях дизель-генератора и в моторах обоих грузовичков, на которых возят провизию, поносит на гентском диалекте механиков и шоферов, играет на фисгармонии и руководит хором), так вот, брат Ауксилий целый месяц разучивает с ученицами гимны, сочиненные им в честь Богоматери Нильской. Преподавателей-бельгийцев и трех молодых французских специалистов убедительно просят участвовать в церемонии. Последним мать-настоятельница конфиденциально намекнула, что им будет пристойнее надеть костюмы и галстуки, которые больше приличествуют этому торжественному дню, чем штаны из грубой ткани, называемые ими джинсами, и что она очень рассчитывает на то, что своим почтительным поведением они покажут хороший пример ученицам. Сестра-экономка, постоянно звенящая огромной связкой ключей, висящей у нее на поясе, уже отобрала для пикника в кладовой банки с консервами: тушенку, сардины в масле, конфитюры, консервированные макароны с сыром. Это дело заняло у нее добрую половину ночи. Она отсчитала нужное количество ящиков с апельсиновой фантой для учащихся и несколько бутылок «Примуса», предназначенных духовнику, брату Ауксилию и отцу Анджело, монаху из соседней миссии, который был приглашен на мероприятие. Для сестер-руандиек, преподавателей и воспитателей она припасла бутыль ананасового вина, фирменный напиток сестры Кизито, свято хранящей тайну его изготовления.
Конечно, в тот день служится бесконечная месса с повторяемыми десятки раз гимнами, молитвами, но все это вперемешку со смехом, взрывами девчоночьего хохота, с беготней вприпрыжку, с катанием по заросшему травой склону. Воспитательницы, сестра Анжелика и сестра Рита, надрывают легкие, свистя в свистки и крича: «Осторожно, там овраг!»
Вот расстилают скатерти для пикника. Это не то что в рефектории. Тут все в кучу: садись как хочешь, хоть на корточки, хоть вообще ложись, пачкайся вареньем. Воспитательницы ничего не могут поделать и только воздевают руки к небу. Мать-настоятельница, сестра Гертруда – руандийка, помощница настоятельницы, отец Эрменегильд и отец Анджело сидят на складных стульях. Преподаватели тоже имеют право на сиденья, но учителя-французы предпочитают расположиться прямо на траве. Пиво господам разливает сестра Рита, единственная из руандиек, которая может похвалиться хорошими манерами. Мать-настоятельница от «Примуса», конечно же, отказывается, и сестра экономка скрепя сердце следует ее примеру. Придется ей довольствоваться ананасовым вином сестры Кизито.
Паломников, присоединившихся к лицеисткам, очень немного. Мать-настоятельница старается не допускать к участию в церемонии разных наглецов, которые, прикрываясь набожностью, только и ждут, чтобы поглазеть на ножки такого скопления девиц. По ее просьбе бургомистр коммуны Ньяминомбе, к которой принадлежит лицей, запретил доступ к источнику. Даже супруга министра, пригласившая нескольких своих приятельниц воспользоваться ее «Мерседесом», чтобы те смогли полюбоваться благочестием своих дочерей, с большим трудом убедила полицейского открыть шлагбаум. Но одному посетителю мать-настоятельница все же не может отказать. Это господин де Фонтенайль, владелец кофейных плантаций. Девочки его побаиваются. Говорят, что он живет совсем один на своей полуразвалившейся вилле. Бо́льшая часть его плантаций пришла в упадок. Никто не знает, кто он такой: то ли сумасшедший, то ли белый колдун. Он роется в земле, ищет кости и черепа, носится на стареньком джипе по горным склонам, не разбирая дороги, подскакивая и громыхая на ухабах. И всегда внезапно появляется посреди пикника. Приветствует мать-настоятельницу, снимая театральным жестом панаму и демонстрируя бритый череп: «Мое почтение, преподобная матушка». Та же с трудом скрывает раздражение: «Здравствуйте, господин де Фонтенайль, а мы вас не ждали, не мешайте, пожалуйста, нашему паломничеству». – «Я, как и вы, пришел поклониться Богоматери Нильской», – отвечает он и отворачивается. Потом медленно обходит все циновки, на которых обедают лицеистки, останавливаясь время от времени то перед одной, то перед другой из девочек, машинально поправляет очки, разглядывает их, с довольным видом покачивая головой, зарисовывает в блокнот профили. Благовоспитанная девушка под его пристальным взглядом опускает голову (впрочем, этого требуют и правила вежливости), но некоторые не могут удержаться и украдкой кокетливо улыбаются в ответ. Мать-настоятельница не решается вмешиваться, боясь спровоцировать еще бо́льший скандал, и только с опаской наблюдает за действиями старого плантатора. Наконец тот направляется к чаше, куда стекает вода источника, достает из бесчисленных карманов куртки несколько ярко-красных лепестков и бросает их в воды зарождающегося Нила, затем трижды воздевает к небу широко раскинутые руки с растопыренными пальцами и произносит какие-то непонятные слова. Потом господин де Фонтенайль уходит обратно к автостоянке, откуда раздается покашливание мотора его джипа, а мать-настоятельница поднимается и приказывает: «Дочери мои, споем гимн». Лицеистки затягивают хором, между тем некоторые из них с сожалением смотрят, как рассеивается поднятая джипом туча пыли.