Расходились по домам под завывание ветра. На море начался шторм.
Тетя Лиза, стоя на крыльце, поджидает дорогого гостя. Наконец со звоном открывается невысокая калитка, и Богомолец-младший, теперь уже дипломированный врач, попадает в объятья близких. Оглушительно лает грозный по виду сенбернар Нора. Сдерживая волнение, Елизавета Михайловна что-то говорит Александру о его покойной матери.
— Да, она была бы безгранично счастлива! — подтверждает отец, глядя на сына.
Хозяева усадьбы большую часть дома сдали в аренду. Себе оставили только две комнаты. В первой уже накрыт праздничный стол.
Стоя, Александр торжественно произносит специально для отца первые олова традиционного факультетского обещания медиков:
— Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукой права доктора медицины… обещаю во всякое время помогать по лучшему моему разумению прибегающим к такому пособию…
Отец тоже подымается и под громкие аплодисменты гостей обнимает сына. Медаль и диплом с отличием пошли по кругу.
— Куда же теперь? — спрашивает Елизавета Михайловна больше для гостей, чем для себя. Она знает, что уже давно наука для племянника стала органической потребностью — бескорыстной и властной. В то время как подавляющее большинство однокурсников откровенно делает ставки на выгодные места и высокие гонорары, Богомолец да л согласие остаться сверхштатным лаборантом при кафедре общей патологии. Стипендию выхлопотать для него не удалось. После недавних событий наука в стране в неслыханной опале. Жизненным поприщем Богомолец избрал экспериментальную патологию. Наука эта еще молода — у нее большое будущее.
— Нужно помочь людям жить как можно дольше! — говорит Саша.
— А это не погоня за привидением? — предостерегает Елизавета Михайловна.
— Думаю, что нет. Чем больше я вглядываюсь в тонкий механизм защитных реакций человеческого организма, тем больше увлекаюсь им. Течение и исход заболеваний в конечном итоге определяют резервные силы организма, способность его в нужный момент отмобилизовать их. Когда врачи научатся управлять этим защитным механизмом, не страшны станут заболевания. Жизнь людей будет продолжительнее нынешней по меньшей мере на треть.
Александр Михайлович — опытный, высокообразованный врач. Он согласен, что целебная сила самой природы — лучший союзник больного и врача. Поэтому вмешательство в «биологическую суть», человеческого организма с целью придания ему могущественных защитных сил, способных противостоять разрушительным атакам болезнетворных начал, о чем мечтает его сын, пожалуй, самый верный, хотя и усыпанный терниями путь.
— Но, Саша, ты упустил одно, — замечает отец, — условия, в каких живет народ! Он гибнет от голода, лишений, изнурительных болезней.
— Материальные условия жизни подвластны людям. В конечном счете, папа, человечество избавит себя от лишений. В России это произойдет очень скоро — у нас на глазах. А мы, врачи, не будем достойны своего высокого звания, если не сделаем все возможное, чтобы продлить жизнь людям будущей России.
Проблема продления жизни — одна из самых трудных и сложных в современной биологической науке. Она рисуется Александру Михайловичу в виде малодоступного горного пика, на штурм которого отправляется сын.
Что ж, удачи ему и доброго пути!
Минули снежный февраль и необычно холодный март 1907 года, а занятия на медицинском факультете все не налаживаются. В стенах его идет скрытая, но жестокая борьба между прогрессивными учеными и мракобесами, между революционным студенчеством и черносотенным начальством.
При первой же возможности оставил университет профессор Подвысоцкий, назначенный директором института экспериментальной медицины в Петербурге. Приват-доцент Л. А. Тарасевич тоже собирается уехать из Одессы — ему упорно отказывают в доцентуре. На последнем, X Пироговском съезде в речи «О голодании» Тарасевич опять бросил царизму дерзкое обвинение в страданиях и бесправии народа.
— Голос науки, — заключил он, — со временем будет услышан и понят народом, который, просветившись, поймет и свои нужды и свою силу!
Это было слишком смело. И вот теперь — прощай Новороссийский университет!
Богомольцу тяжело расставаться с дорогим ему наставником. К счастью, часть докторской диссертации — о действии специфических сывороток на надпочечные железы и их роли в явлениях фагоцитоза[3], разрабатывающаяся под руководством Л. А. Тарасевича, вчерне готова.
На место Тарасевича в Новороссийский университет приехал ученик Пашутина и Боткина — Николай Григорьевич Ушинский — личность талантливая, яркая; он весь будто пропитан горячей доброжелательностью к окружающим. Настоящий ученый-энтузиаст, знаток физиологии и патологии пищеварения, бактериологии и микробиологии, Ушинский с первых встреч проникся к Богомольцу симпатией.
Это был еще один случай в истории русской медицинской науки, когда учитель, поверив в ученика, самоотверженно принялся за шлифовку его таланта. Богомолец же, в свою очередь, до самой смерти не перестанет отзываться о совместной работе с Ушинским, как о счастье, будет искренне, страстно убеждать окружающих, «сколь многим он ему обязан». Не раз посетит его сожаление, что «так недолго пришлось работать под руководством столь знающего человека, не удалось полностью пройти его школу».
Правда, в общепринятом смысле слова Богомольца нечему учить. Он уже сформировавшийся ученый. Поэтому Подвысоцкий и Ушинский занимают по отношению к нему позицию «советчиков».
Сама жизнь подгоняет Богомольца: отец смертельно устал от борьбы за кусок хлеба.
Все позже над рабочим столом Александра Александровича горит свет. Он знает цену времени: за два года выполнена работа, на которую в обычных условиях уходит пять-шесть лет.
Под руководством Льва Александровича Тарасевича он изучал роль сенсибилизирующих (повышающих реактивную чувствительность) веществ нормальных и специфических сывороток в явлениях фагоцитоза; по рекомендации Николая Григорьевича Ушинского провел серию опытов по изменению крови и легких при отравлении окисью углерода.
Богомольца не удовлетворили старые — то путаные, то упрощенные, то взаимно исключающие — объяснения сложных биологических явлений.
— Есть ученые, — заметил он, — которые, имея ключ к одной какой-нибудь стороне явления, слишком торопятся подогнать все сложные комбинации жизненных явлений под готовые формулы.
Богомолец добыл экспериментальные доказательства физиологической активности мембраны, которая отделяет ткани от крови, протекающей по капиллярам, тем самым опровергнув закон мембранного равновесия Доннана.
В то же время он продолжает развивать учение о функциях надпочечных желез млекопитающих и человека. Его критический ум за шесть лет успел отсеять массу недостаточно проверенных, носящих случайный характер данных, а эксперименты дали неизвестные медицине факты, позволили сделать интересные обобщения.
Одна за другой в русских и немецких журналах появляются его работы: «К вопросу о микроскопическом строении надпочечников в связи с их отделительной деятельностью», «К вопросам об изменениях в надпочечниках при дифтерии», «К вопросу о надпочечных железах», «Супраренолизины», «О гиперсекреции липоидного секрета корой надпочечников при экспериментальном ботулизме», «Недостаточность надпочечников и спонтанная гангрена».
В них впервые с необходимой полнотой и достоверностью доказана роль и значение надпочечников в защитных реакциях организма при различных заболеваниях. Заключения молодого ученого подтверждаются исследованиями такого европейского авторитета, как К. Бернар.
Богомолец начинает новые исследования. Например, при экспериментальном ботулизме надпочечники не изучались. Что ж, он начнет серию опытов с доставленной из Пражского бактериологического института культурой колбасного яда — бактериями «ботулинус». Введенный кошке фильтрат этой культуры в течение нескольких дней вызывает гибель животного при характерных явлениях: обильном слюнотечении, рвоте, утрате голоса, смертельной слабости.
3
Фагоцитоз — поглощение в организме посторонних тел и бактерий так называемыми фагоцитами, главным образом клетками крови — лейкоцитами.