Она лежала рядом с ним, укрытая лоскутным одеялом, и во сне дышала глубоко и равномерно.
Медленно, чтобы не разбудить её, он опустил ноги с набитого сеном матраца и сел на краю кровати. Он попытался подавить кашель, но сумел только приглушить его. Элли не пошевелилась.
Какое–то время он просто сидел, ступни касались холодного деревянного пола, и ждал, пока не проснётся полностью. От влажного воздуха ныли суставы и мышцы, он помассировал сначала одно плечо, потом второе. С возрастом он расклеился.
Герак попытался сглотнуть мерзкий привкус утра, но не смог набрать достаточно слюны. Он взял жестяную кружку с прикроватного столика, прополоскал рот оставшимся чаем и проглотил. Чай был холодный и горький, как утро.
Он растёр шею и оглядел единственное помещение дома, освещённое слабым мерцанием углей в очаге: мебель, которую он сделал из прямых, тёмных ветвей широколиста, котлы, чашки и кострюли, прослужившие три поколения. Он попытался представить себе их ребёнка, ползающего по полу, но толком не смог этого сделать. Попытался представить, как они будут обеспечивать ребёнка, и этого тоже не смог.
Беременность Элли для обоих стала сюрпризом.
Герак давным–давно смирился с бездетностью. За десять сезонов в браке его жена ни разу не забеременела, так что они решили, что один из них бесплоден. В то время Герак посчитал, что это хорошо. Мир казался слишком мрачным для детей.
А потом Элли сказала ему дрожащим голосом:
— Кажется, я понесла ребёнка, Герак.
Радость, которую он ощутил, удивила его, как будто ребёнок был ключом к запертой комнате, в которой хранилось счастье, в которой хранились возможности. В мгновение ока ставки на его жизнь выросли — ребёнок будет зависеть от него.
Это осознание испугало Герака.
Он задумался, не следует ли им покинуть Фэйрелм. Многие их друзья и соседи уже покинули деревню — Милсоны и Раббы совсем недавно. Они преодолели мрак, Шадовар, шадоварских тварей и добрались к свету. Он не знал, отправились они на запад в Дэрлун или на север в Долины. Сомневался, что это важно. Война или угроза войны, казалось, была в Сембии повсюду. Большие города были местом сбора армий, границы были местами битв, а сёла и мелкие городишки заботились о себе самостоятельно. Он не знал, что делать.
Элли пока ещё могла путешествовать, и у них был фургон, вьючная лошадь. Они могли продать оставшихся цыплят, собрать вещи и отправиться на северо–восток. Герак знал, как обращаться с мечом, а во владении луком ему не было равных. Может быть, они сумели бы уклониться от встречи с солдатами, а Герак сумел бы справиться с рыскавшими по равинам чудовищами.
Он попытался найти в кружке хотя бы ещё одну каплю чая. Ничего. Попытался найти в себё хоть каплю желания уехать. Ничего.
Это казалось слишком опасным и слишком смахивало на признание поражения, на предательство. Оба варианта были в не его характере. Герака вырастили в деревенском доме, как его отца и деда. И несмотря на вечную тень, что укрывала Сембию, несмотря на хищных существ, рыскавших в глуши, несмотря на временами жестокое правление Шадовар, его отец и дед смогли прожить на этой земле. Они этим гордились.
И он тоже гордился.
Так было не всегда. Жизнь фермера в юности казалась ему недостойной, и он сбежал служить в одной из многочисленных войн Шадовар. Он убил больше дюжины людей из своего лука, но лишь одного, последнего, своим мечом. Вблизи убийство ощущалось иначе. Герак увидел своё отражение в глазах умирающего, и после этого войны с него было довольно.
Он провёл рукой по волосам — они слишком отрасли — и почесал трехдневную щетину. Он сделал вдох, готовый, наконец, начать ещё один бессолнечный день. Когда он начал подниматься с кровати, голос Элли нарушил тишину и остановил его.
— Я проснулась, — сказала жена.
Он снова сел. Герак достаточно хорошо знал её тон, чтобы понимать, что мысли жены были близки к его собственным. Она тоже волновалась о будущем. Он положил ладонь на изгиб её бедра.
— Всё это время ты не спала?
Она перевернулась и посмотрела на него. В свете очага её кожа казалась не такой бледной. Длинные тёмные волосы облаком лежали на подушке. Под одеялом одна рука лежала на животе, который только начал раздуваться от её ребёнка.
— Дождь разбудил меня несколько часов назад. Я стала волноваться за урожай, потом появились другие мысли, и я не смогла больше заснуть.
— Постарайся не волноваться. Мы справимся. Не замёрзла?
Не дожидаясь ответа, он встал, прошёл по холодному полу и подбросил пару дров в очаг. Дрова загорелись практически сразу, он вернулся в кровать и сел. Элли не пошевелилась.