Несмотря на непроницаемый купол небосвода, вера Васена позволяла ему чувствовать местоположение солнца. Он всегда знал, где сможет найти свет. И всё же в тенях ему было удобно, даже уютно. Он относил это на счёт своей крови и редко тревожился по этому поводу.
Васен почти привык к двойственности своего существования. Он говорил себе, что его связь сразу со светом и с тенью даёт ему лучшее понимание обоих. Он существовал на перекрёстке света и тени, был созданием обоих, но служил лишь одному.
Рука потянулась к священному символу, который дал ему Оракул. Серебро под чернотой, свет под темнотой.
— Куда ты отправишься, когда я умру? — спросил его Оракул.
Васен пнул засохшее дерево и нахмурился. Он с трудом мог представить смерть Оракула. Оракул был путеводной зведой жизни Васена. Васен поклялся защищать его. Без Оракула, без этой клятвы, что ему остаётся? Кем он будет?
Он не знал. Друзей и семьи у него не было. Без цели…
Он глубоко вздохнул, чтобы избавиться от дурных мыслей. Воздух был пропитан запахом хвои и диких цветов, запахом дома.
— Мудрость и свет, отец рассвета, — тихо сказал он. — Мудрость и свет.
Впереди луч солнца пронзил покров теней и прочертил линию сквозь сосны, золотая тропа протянулась между спрятанным солнцем и спрятанной долиной.
Васен прошептал благодарность и поспешил к свету. Он поднёс руку к свету и теплу луча. Тени потекли с его тёмной кожи, лезвие амонаторова солнца и тьма в его крови слились в свете.
Луч продержался лишь несколько мгновений, прежде чем небо снова поглотило его, но этого было достаточно. Отец рассвета услышал его и дал ответ.
Приободрившись, Васен вместо собственных забот задумался о паломниках, которых скоро должен был повести во тьму.
Он просил Амонатора о мудрости и силе, молился, чтобы его сияния и мечей рассвета было достаточно, чтобы позаботиться об их безопасности.
Одиночество Васена нарушил чей–то голос.
— Здравствуй, меч рассвета.
От удивления на коже Васена вспыхнули тени. Он обернулся и увидел в нескольких шагах позади себя одного из паломников. Мужчина пришёл с последней группой из раздираемых войной Долин.
— Да сохранит тебя свет, — сказал Васен, который пришёл в себя достаточно для обычного приветствия между верующими. — Ты заблудился? Я могу проводить тебя в аббатство, если…
Мужчина улыбнулся и подошёл. На нём был серый плащ, тёмные штаны и просторная рубаха. Упругий шаг его стройного тела был скупым и экономным.
— О, я блуждал годами. Но сейчас, наверное, нашёл свой путь.
Глаза мужчины поразили Васена — молочные шары без зрачков. Васен принял бы его за слепого, не двигайся мужчина с такой уверенностью. Его лысую голову, чисто выбритое лицо и обнажённую шею украшали татуировки — спирали, линии и вихри, складывающиеся в карту на коже. В одной руке он сжимал дубовый посох, по длине которого тоже тянулись линии и спирали.
— Я не услышал, как ты подошёл. Орсин, не так ли?
— Так я называю себя в эти дни. А ты Васен.
— Да. Здравствуй, — сказал Васен, протягивая руку.
Хватка Орсина, казалось, способна была раздавить камни.
— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил Орсин. — Я просто… гулял по долине.
Обычно Васен предпочитал готовить свой дух и свой разум в одиночестве. Но он вспомнил о словах Оракула: «Всё меняется, Васен».
— Разумеется, не возражаю. Я тоже просто гулял. Компания товарища по вере будет мне приятна.
Орсин помешкал, на его губах застыла смущённая улыбка.
— Что–то не так? — спросил Васен.
— Всё в порядке, просто… я должен сказать тебе, что я не последователь Амонатора.
Учитывая ситуацию, эти слова показались Васену такими странными, что он решил, будто ослышался.
— Что? Не последователь? Орсин покачал лысой головой.
— Нет.
Теперь, подумав об этом, Васен не смог припомнить, чтобы видел Орсина на рассветной службе, на любой из проповедей Оракула или на других ритуалах веры. От беспокойства с его кожи заструились тени. Он напрягся.
— Тогда что…
Руки Орсина свободно свисали по бокам. Возможно, он заметил тревогу на лице Васена.
— Я не враг.
— Ладно, — сказал Васен, по–прежнему напряжённый, глаза сощурены. — Значит, ты друг?
Орсин улыбнулся. Улыбка, похоже, легко ему давалась.
— Когда–то был. И хотел бы стать им снова.
— Что это значит?
— Я часто задаю себе тот же вопрос.