Очень важным является в данном случае обнаружение связи между крещением Христа и страстями Христовыми. Действительно, Павел устанавливает связь между смертью и воскрешением Христа и христианским крещением. Но здесь речь идет о явном символизме: крещение Христа предвосхищает его Страсти. В этом смысле данный эпизод мог бы быть сравнен с браком в Кане в Евангелии от Иоанна, где намек на страсти Христовы кажется очевидным. Крещение Христа[lii] представляется предвосхищением христианского крещения не только по тому, что присутствует ритуал, связанный с водой, но, как это хорошо показал Г. Ризенфельд[liii], и потому, что вхождение в воды соединяется с тайной смерти и воскрешения. Это идет в разрез с положением, выдвинутым А. Бенуа[liv], который отказывается принять наличие следа павлова богословия крещения в иудео-христианской среде.
Итак, связь крещения Христа и Страстей Господних выявляется во многих иудео-христианских текстах. Оды Соломона сближают в одном любопытном отрывке истечение Святого Духа на Христа во время крещения и Его сошествие в ад. Это с трудом может быть истолковано иначе как аллюзия Крещения как сошествие в мир Смерти. "Голубь летал над Мессией и пел над ним; и услышали голос его... Пучины разверзлись и поглотили их" (XXIV,1-3). Рендель Гарис по поводу этих строк пишет следующее: "Возможно, что Псалом относится и к Крещению, и к Сошествию в ад, как к событиям, совершившимся в тесной взаимосвязи... В первое время крещение Христа было причиной Его победы над Адом"[lv].
Аналогичная ассоциация проступает в отрывке из Игнатия Антиохийского, который непосредственно предшествует отрывку о тайном значении Воплощения. "(Наш Господь, Иисус Христос) родился и был крещен, чтобы очистить воду своими Страстями" (Eф., XVIII,2). О. Камело отмечает, что "крещением Христа, образом и предвестником его смерти и воскресения, вода участвует в святости Страстей"[lvi]. Таким образом, наиболее простое объяснение состоит в том, что Христос, войдя в воды, разрушает в ней обитающие демонические силы, и очищает воды своими Страстями, то есть смертью, вторгшейся в мир смерти.
А. Бенуа пишет: "У Игнатия мы находим впервые сформулированной ту концепцию, которая впоследствии станет общепринятой и которая черпает свои истоки из иудейской космологии: крещение Христа очищает воды, отравленные демоном"[lvii].
Сходное с концепцией Игнатия видение проблемы мы находим в ЭклогахКлимента Александрийского, но нужно заметить, что этот последний привносит в него элементы иудео-христианского толкования, перенесенного в пресвитерианскую традицию. Климент пишет: "Спаситель крестился, не имея сам в том нужды, но с целью освятить воду для тех, кто в ней возродится. Таким образом, мы очищаем не только тело, но и душу. Что означает освящение невидимых сторон нашего естества и то, что нечистые духи, населяющие нашу душу, изгоняются с момента духовного рождения" (7;GCS,138,26-32). Из этого следует, что вхождение Христа в воды имеет целью не только их очищение от демонического присутствия, но и стремление сделать их пригодными для очищения крестящихся.
Другая линия развития определяется связью с эсхатологическим характером крещения Христа: это связь между крещением водой и крещением огнем[lviii], которая восходит к стиху от Матфея 3,11: "Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мной сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем". Van Imschoot хорошо показал эсхатологический характер стиха[lix]. Вполне возможно, что здесь содержится намек на страшный суд и на приход Мессии в качестве Судии. Однако, начиная с Нового Завета, подобная трактовка уступает место более сакраментальной концепции и, таким образом, значение огня несколько стирается (Мк, I,8).
Но оно сохраняется и развивается в иудео-христианской традиции, которая изображает пророчество Иоанна как получившее реализацию в крещении Христа, огнем соединенным с водой в Иордане. Известно, что многие древние тексты, Евангелие эвионитов[lx], Диатессарон, некоторые латинские манускрипты Нового Завета упоминают присутствие огня или света над Иорданом[lxi]. Как правило, две формы этого толкования недостаточно различаются. В данном случае, мы хотели бы обратиться к первой, в которой огонь появляется с момента вступления Христа в воды и, которая описывается Иустином:"Когда Иисус входил в воду, огонь зажегся в Иордане; когда же Он выходил из воды, Святой Дух в образе голубя пролетел над Ним" (Диалог 88,3)[lxii].
Здесь огонь символизирует разрушительный огонь Страшного суда. Многие тексты свидетельствуют об этом. Так, мы читаем в Оракулах Сивиллы: "После того, как (Сын Господа) получил второе рождение по телу, омывшись в течении Иордана, который катит свои голубые волны, и избежал огня, он первым узрел Господа благодатного, спустившегося на землю в образе Духа на крыльях белого голубя."(VI,3-7). Этот текст указывает на то, что Христос был избавлен от огня крещением в воде и что именно в тот момент появился Святой Дух. Идея освобождения Христа от огня в крещении вновь обнаруживается в Оракулах. Там говорится об "Отце, который разлил для твоего крещения чистые воды, явившие тебя (Логос) из огня выходящим"(VII,83-84).
Эта же концепция отражена и в Выдержках Феодота. Климент, излагающий учение этого последователя Валентина,пишет: "Так же, как рождение Спасителя позволяет нам выйти из становления и безысходности, точно так Крещение спасает нас от огня и страсти Христовы от страдания" (76,1). Интерес, который представляет собой это высказывание, обусловлен параллелями, установившимися между тремя тайнами избавления: тайна волхвов, освобождающая из-под власти судьбы, крещения,избавляющая от огня, и тайна страстей Христовых, которая избавляет от страдания. За гностической интерпретацией кроется учение об искуплении в жизни Христа.
Подтверждение этому мы находим в параллельности, которая выступает при сравнении нашего текста и Иустина, в котором тот говорит об огне во время крещения. Иустин хочет показать, что могущество (dunami?) Христа проявляется в момент рождения в эпизоде с Волхвами (LXXXVIII,2); а затем, второй раз, при крещении, когда "огонь зажегся над Иорданом". Он добавляет, что если "Он вошел в реку, но не для того, чтобы быть крещеным, не для того, чтобы родиться или быть распятым. Он страдал ради рода людского, отдавшись во власть смерти" (LXXXVIII,4). Так, эти три тайны находятся в связи, как и у Феодосия, с учением об искуплении: это три этапа в борьбе воплотившегося Сына Божиего против сил зла. В этом смысле вхождение в реку Иордан как борьба с морским змеем или как прохождение сквозь огонь испытания богословски сходны.
Иудео-христианское происхождение такой оппозиции между судом водой и судом огнем обнаруживается из двух фактов. Во-первых, эта оппозиция в эсхатологическом плане свойственна иудеям и христианам во второй половине первого века. Учение о суде огнем не чуждо и Ветхому завету (Ис.1,7; Дан.7,10; Прем.5,21). Ей уделяется внимание в кумранских рукописях, особенно в Ходайот (6,38-44). Там огонь пожирает воду. Его знают и иудейские Сивиллины Оракулы (4,125-160). Но особо отчетливо оппозиция двух судов, водой и огенем, появляется во второй половине I века. Она есть в Житии Адама и Евы (50,1-2), и в 2 Петра (3,5-7). Она есть у Иосифа Флавия (Древности 1,3,7). Текст Иоанна Крестителя в Мф 3,11 помещен в том же контексте, применяя эту оппозицию к крещению, и восходит к ессейскому источнику, возможно, подверженному влиянию Ирана.
Но более того, мы пока обходили стороной один текст инославного иудео-христианства эбионитов, в котором оппозиция воды и огня связана с крещением Христа. Речь идет о древнейшем отрывке в Климентовых Узнаваниях — Керигме Петра. Там мы читаем: "После Аарона, который был первосвященником, готов другой, от воды; я имею в виду не Моисея, но того, кто в водах крещения был назван Сыном Божиим. Вы поняли, что я говорю об Иисусе, низведшем благодатью крещения огонь, возжигаемый первосвященниками для жертв" (1, 48).
Текст выражает эбионитскую полемику с кровавыми жертвами всесожжений. Он представляет нам другое богословское толкование того из отрывков, который мы ранее упоминали. Но ясно, что он опирается на ту же оригинальную концепцию столкновения воды и огня в крещении Христа и утверждения победы воды над разрушительной силой огня. Шёпс отметил, что это соответствует вторичной роли огня и главной роли воды в эбионизме. Он цитирует другой отрывок: "Бегите к воде, которая одна может угасить силу огненную" (Гом.11,26). Кажется, изначально эта оппозиция была общей иудео-христианской. Возможно, она представляет собой разновидность антииранской полемики, как предположил Шёпс.