К изображениям из Ветхого Завета и восходящим к иудео-христианству добавляются символы, взятые из жизни природы и человека. Иустин представляет очень интересный список: "Крест — великий знак силы и могущества Христа. (Язычники) не могли иметь о нем ясного представления, но все, что они по этому поводу говорили, — символично. Доказательство можно найти во всех предметах, попадающихся нам на глаза. Подумайте, и увидите, что ничто в мире не может существовать без этого знака. Можно ли пересечь море, если нет этого трофея (τρόπαιον), который называется реем (для крепления паруса, ιστίον), нет на корабле? Можно ли пахать землю без знака креста? Могут ли землекопы работать без орудий, напоминающих крест? Человек отличается от животных тем, что он может стоять прямо, может вытягивать руки; выступающий нос, орган живительного дыхания, проводит крест на его лице. Потому Христос сказал: Дыхание нашего лица — Господь Христос (Плач 4,20). У вас есть и другие знаки, говорящие о силе креста, я имею в виду штандарты и трофеи, имеющиеся у вас в армии. И вы, не зная сами, тем показываете, что крест является символом вашей мощи" (Ap., LV,1-6).
Здесь мы собрали данные ранней эпохи, которые будут пользоваться большим успехом. Ранер изучил символ мачты, который позже был развит Ипполитом. Образ плуга особенно богат, он встречается у Иринея (Adv. haer., IV,34,4) и стал недавно предметом новых исследований. Сюда можно отнести и образ секиры. Каркопино показал ее значение в археологии (7). Прямо стоящий человек с распростертыми руками напоминает Моисея, а образ креста на лице — библейский образ единорога, последний основан на Плаче, который входит в древнейшие Testimonia. Наконец, сравнение с воинскими штандартами будет пользоваться успехом в IV веке, когда оно подтвердится labarum’ом Константина. Отметим, что все эти символы представляют не знак "тау" и не греческий крест, а латинский.
В этих образах нет ничего иудео-христианского. Иустин приводит их в Aпологии, где он обращается к язычникам. Он хочет показать, что даже им крест знаком. Но следует ли из этого, что эти образы не иудео-христианского происхождения? Изучение различных образов позволило предположить, что мы имеем дело с перемещением в эллинистическую среду тем, которые возникли в иудео-христианстве. Мы отметили, что понимание простирания рук является прямым переносом на молитву Моисея. Иудео-христианский характер этой темы подтверждается и Одами Соломона. В XXVII Песни мы читаем: "Я простер руки и освятил моего Господа, ибо воздеяние моих рук — Его знамение, и мое простирание — честное древо" (1-2). Те же самые выражения встречаются и в Песни XLII: "Я простер руки и приблизился к моему Господу, потому что воздеяние моих рук — Его знамение, и мое простирание — прямое древо, на котором был повешен при пути Праведник" (1-3).
То же самое и с плугом. Ириней относит его символизм к Ис. 2,3-4, который был одним из основных текстов Testimonia. Иустин также упоминает этот отрывок несколько раз. Очевидно, что он его и подразумевал, когда видел в плуге образ креста. Такое указание встречается и в Одах Соломона в загадочном отрывке, где крест сравнивается с колесом, которое "вырывает, отсекает, корчует" (XXIII,12). Ириней, описывая действие креста в виде плуга, говорит, что "он очищает дикую землю" (Adv. haer. IV, 34,4).
Секира (αξίνη) также имеет библейских предшественников. Секира Елисея, упавшая в воду и всплывшая на поверхность, — древний образ креста, описанный у Иустина (Dial., LXXXVI,6) Это повторил и развил Ириней (Adv. haer., V,17,4).
Последний комментирует секиру, которая лежит при корне древа, (Мф. 3,10) отмечая, что "Слово Божие напоминает секиру" (id.). Иосиф Флавий сообщает, что при вступлении в общину "ессеи получали белое одеяние и маленький топорик". Сюда нужно отнести и слова Иоанна Крестителя, связи которого с ессеями известны. Это значит, что в среде ессеев секира уже имела символический смысл. Нет основания видеть здесь, как думает Каркопино, пифагорейское влияние (8).
Символы креста, которые мы перечислили, относятся к его форме. Существует другая группа свидетельств, указывающая на его материю (вещество), здесь символизм заключается в дереве. Это интересует нас не меньше, так как дерево — выражение свойств креста. Отметим, что в этом цикле дерево обычно ассоциируется с водой. Контекст становится сакраментальный. Вода составляет вещество таинства; дерево символизирует божественное свойство, которое ему сообщено (9). Именно свойство креста действует через воду и сообщает ей способность совершать божественные дела. Вот почему aвторов особенно интересуют случаи, когда дерево наделяется сверхъестественной силой.
Здесь первый слой Testimonia опять Ветхий Завет. В Послании Варнавы мы читаем: "Теперь посмотрим, открыл ли Господь нам тайну заранее о воде и кресте" (XI,1). В пример он приводит Пс. 1,3: "древо посаженное у источников воды" и продолжает: "Примечайте, как он изобразил воду и вместе крест. Вот смысл этих слов: "блаженны те, которые надеясь на крест, сошли в воду" (XI,8). Эту же цитату приводит Иустин (Dial., LXXXVI,4) среди Testimоnia. Здесь мы имеем лишь указание на воду и крест, речь не идет о свойстве креста оживлять воду. Но оно появляется в других текстах.
У Иустина есть набор Testimonia, относящихся к кресту: древо жизни в раю; жезл Моисея, который разделил воды Чермного моря, заставил бить родник из скалы, смягчил горечь вод Мерры; прутья, брошенные Иаковом в водопойные корыта для скота; жезл Аарона, древо Иессея, Мамврийский дуб, семьдесят ив, которые народ находит после пересечения Иордана у двенадцати источников; жезл и палица, "утешающие" Давида (Пс. 22,4); жезл, выдающий Иуду; древо секиры, брошенное в Иордан. После последнего примера Иустин указывает на "распятие на дереве и очищение водою" (Dial., LXXXVI,1-6). Затем он прибавляет дерево ковчега и потоп. "Христиане возрождаются водой, верой и древом, которые составляют таинство креста, так же какНой был спасен древом ковчега, носимого на воде" (Dial.,CXXXVIII,2).
Этот список требует некоторыхоговорок. Ясно, что он лишь воспроизводит какой-то более древнюю подборку, как это обстояло и с другими темами, например, с камнем. Во-вторых, многие из этих тем позже изменят значение: дерево жизни будет символизировать самого Христа, также и древо Иессея; "утешающий" жезл станет образом Святого Духа, Ноев ковчег — Церкви (10). Характерно в этом то, что эти символы преимущественно относятся к кресту. Это доказывает особую важность его и архаичность его богословия.
По крайней мере для многих из этих свидетельств мы устанавливаем, что они подчеркивают силу креста в связи с водой, то же самое подчеркивает и Иустин. Это верно по отношению к жезлу Моисея, разделяющему воды, смягчающему воды Мерры, заставляющему бить источник из скалы; такжеи по отношению к ковчегу, потопу, к древу секиры в Иордане, к вербам и источникам, жезлам, прутьям и прочему. Все это нас направляет к исследованию текстов, которые могли бы изобразить действие креста как силы (δύναμις), действующей в крещении. И хотя все эти прообразы здесь важны, но в этом смысле они достаточно спорны, ― мы хотим подчеркнуть в них живительное действие креста, так как именно это нам кажется иудео-христианским.
Темнее менее у нас есть доказательство. Иудео-христианские Пророчества Cивиллы, восхваляя крест, приводят замечательный отрывок, в котором мы находим темы Иустина: "Знаком тогда для всех людей, чеканной печатью будет дерево для верующих, вожделенный рог, жизнь благочестивых людей,соблазн для мира, просвещающее (φωτίζον) избранных водой двенадцати источников, железный жезл, который упасет и будет владычествовать" (VIII, 244-247). Далее идет речь о жезле Давида (VIII,254). Отметим свойства креста: он живит, просвещает. В особенности он действует в крещении посредством источников, т. е. двенадцати апостолов. Обратим внимание на новую тему — железный жезл, который идет из Апокалипсиса (2,27;12,5).