Таким образом, начало шестнадцатого века стало свидетелем растущего социального волнения во многих городах, вызванного требованиями более представительного правительства. Во многих случаях Реформация стала связываться с этими требованиями социальных перемен, так что идеи о необходимости религиозных и социальных перемен шли рука об руку. Не следует думать, что религиозные заботы поглощали все другие мысли — они лишь являлись их сосредоточением. Экономические, социальные и политические факторы помогают объяснить, почему Реформация завершилась успехом, например, в Нюрнберге и Страсбурге, однако потерпела неудачу в Эрфурте.
Был выдвинут ряд теорий для объяснения привлекательности Реформации для этих городов. Берндт Мюллер утверждал, что городское чувство сообщества было нарушено в пятнадцатом веке растущей социальной напряженностью в городах и усиливающейся тенденцией опираться на внешние политические органы, такие как имперское правительство или папская курия. По его мнению, приняв Лютеранскую Реформацию, такие города смогли восстановить чувство общинного единства, включая понятие о единой религиозной общине, связывающей обитателей совместной религиозной жизнью. Мюллер обратил внимание на социальное приложение доктрины Лютера о священстве всех верующих (см. стр. 249-252), которая разрушила некоторые традиционные разграничения в городском обществе и способствовала возрождению чувства общинного единства.
Другое объяснение было предложено Томасом Брейди. Оно большей частью основано на его анализе истории города Страсбурга. Брейди утверждает, что решение Страсбурга принять протестантизм явилось результатом классовой борьбы. Коалиция патрициев и купцов пришла к выводу, что их социальное господство можно было сохранить присоединением к Реформации. Городская олигархия ввела Реформацию как тонкое средство сохранения своих экономических интересов, которым угрожало растущее народное движение. Брейди предполагает, что аналогичная ситуация сложилась и во многих других городах.
Третье объяснение сосредотачивается на доктрине оправдания верой (эта идея будет подробно рассмотрена в гл. 5). В исследовании, опубликованном в 1975 г., Стивен Озмент утверждал, что народное влечение к протестантизму объясняется его доктриной оправдания верой, которая предлагала избавление от психологического давления позднесредневековой искупительной системы и связанной с ней «полупелагианской» доктрины оправдания. Поскольку психологическое бремя было наиболее тяжелым и очевидным в городских сообществах, то именно в них Протестантизм нашел широкую поддержку. Озмент утверждал, что Мюллер преувеличил различия между Лютером и богословами юго-запада. Ранние реформаторы разделяли общую мысль, которую можно было свести к освобождению отдельного верующего от бремени, налагаемой на него позднесредневековой религией. Какими бы ни были их различия, магистерские реформаторы, такие, как Букер, Цвингли и Лютер, разделяли общую озабоченность провозглашением доктрины оправдания верой через благодать, опровергая, таким образом, богословскую необходимость и уменьшая народную популярность индульгенций, чистилища, почитания святых и т.д. Эта теория имеет особую важность для настоящей работы, поскольку показывает роль идей в зарождении социального движения за реформы и перемены: требования социальных перемен были, если прав Озмент, следствием, а не причиной возникновения новых религиозных идей.
Каждая из этих теорий имеет свое значение, а вместе они являются важным стимулом к более подробным исследованиям развития городского протестантизма на первом этапе Реформации. В равной степени каждая из них имеет свои слабые стороны, которые можно отыскать в любой амбициозной глобальной теории. В случае с Женевой, например, социальная напряженность, которая впоследствии привела к союзу с протестантским городом Берном и принятию Цвинглианской Реформации, возникла не из классовых различий, а из разделения внутри одного общественного класса по вопросу о поддержке Савойи или Швейцарской Конфедерации. Просавойские Маммелюки и пробернские Игеноты происходили из одной социальной группы, характеризующейся общими экономическими, семейными и социальными интересами. Аналогичным образом предположение Озмента о всеобщем интересе к доктрине оправдания находит мало поддержки в случае с городами Швейцарской Конфедерации или городами, связанными с ней — например, Цюрихе, Галлене и Женеве — и игнорирует явные сомнения в доктрине со стороны многих швейцарских реформаторов.
Тем не менее, из изучения происхождения и развития Реформации в крупных североевропейских городах, таких, как Аугсбург, Базель, Берн, Колмар, Констанция, Эрфурт, франфурт, Женева, Гамбург, Любек, Мемминген, Ульм и Цюрих, можно вывести некоторые общие черты. Поэтому представляется полезным рассмотреть этот вопрос.
Во-первых, Реформация в этих городах представляется реакцией на народные движения за перемены. Нюрнберг является редким примером города, в котором городской совет ввел Реформацию без предшествующих народных протестов и требований. Неудовлетворенность среди городского населения начала шестнадцатого века была не обязательно религиозной по природе; на волнения того времени, несомненно, оказывали влияние социальные, экономические и политические факторы. Городские советы, как правило, реагировали на народное недовольство, часто направляя его в нужное им русло. Это подспудное манипулирование было очевидным способом регулирования потенциально опасного народного движения и контроля над ним. Одно из наиболее значительных наблюдений, которые можно сделать относительно городской Реформации, заключается в том, что существующие городские режимы часто оставались относительно неизмененными после введения новых религиозных идей и практик. Это указывает на то, что городские советы были в состоянии реагировать на народное недовольство без радикальных перемен в существующем общественном строе.