Выбрать главу

однако, о легком пути не может быть и речи, и умная молитва изображается св. Григорием Паламой как самый трудный, самый тесный и скорбный путь ко спасению, хотя и ведущий к самым вершинам духовного совершенства, если только молитвенное делание соединяется со всей остальной деятельностью человека (это необходимое условие успешности молитвы не даст возможности видеть в ней нечто «механическое»). Вот почему св. Григорий Палама, хотя и рекомендует этот путь всем желающим спастись и считает его для всех доступным, указывает, однако, что только в монашеской жизни, вдали от мира, можно встретить благоприятные условия для его прохождения. «Возможно, конечно , — пишет он , — и живущим в супружестве стремиться к достижению этой чистоты, но только с самыми большими трудностями»[108].

Мы нарочно остановились выше довольно долго на взглядах св. Григория Паламы на значение сердца и вообще тела в духовной жизни человека — взглядах, встречающихся и у древних аскетических писателей и только выраженных св. Григорием Паламой с особенной отчетливостью и свойственной ему философской систематичностью, дабы нам легче было в связи с ними понять истинный смысл наиболее своеобразной стороны его аскетического учения. Имеем в виду так называемую «художественную»[109] умную молитву и ее приемы. Описание приемов «художественной» молитвы, отсутствующее во всех подробностях у древних отцов, хотя некоторые указания на них можно встретить уже у св. Иоанна Лествичника (VI век)[110] и Исихия Синайского (VI— VIII века)[111], наиболее обстоятельно дано в Слове прп. Симеона Нового Богослова «О трех образах молитвы» (начало XI века)[112], у Никифора Монашествующего (XIII век)[113] и у прп. Григория Синаита (ХГѴ век)[114]. Как бы ни объяснять молчание древних отцов об этих приемах — тем ли, что эти приемы тогда вообще не существовали, или тем, что, составляя предмет непосредственного личного обучения учеников старцами, они не закреплялись письменно, пока вследствие оскудения старчества не возникла опасность их полного забвения, побудившая опытных в них деятелей молитвы предать их письменности[115], — несомненно, во всяком случае, одно, что эти приемы «художественной» умной молитвы были сравнительно широко известны на Православном Востоке еще задолго до св. Григория Паламы и афонских исихастов ХГѴ века и составляли часть его аскетического предания. И представляется совершенно невероятным, как с исторической, так и с религиозно–психологической точки зрения, высказываемое некоторыми мнение, будто бы само появление этих художественных приемов было делом индивидуального «изобретения» какого–нибудь отдельного лица, к тому же чуть ли не современника св. Григория Паламы[116]. Неправильное же понимание их смысла и значения, которое так часто встречается даже у православных исследователей[117], основано, главным образом, на том, что обыкновенно принимают за существенную сторону умной молитвы то , что в действительности является не более как вспомогательным средством[118]. Необходимо также всегда помнить, что аскетические писатели, описывавшие «художественную» молитву, не имели целью дать в том или ином своем творении исчерпывающее изложение всего православного аскетического учения в его целом, но ограничивались обыкновенно изложением того, что было или недостаточно разработано у других, или почему–либо вызывало недоумение. Во всяком случае, было бы ошибочным предполагать, что указываемые нами частные правила (например, «художественная» молитва) заменяли собой в их глазах все остальное аскетическое учение Церкви; в действительности это учение, представляющее собой единое гармоническое целое, предполагалось ими настолько общеизвестным, что они не считали нужным постоянно о нем упоминать при изложении интересующих их частных вопросов[119]. Наконец, нужно иметь в виду, что кажущиеся иногда противоречия между теми или иными аскетическими творениями объясняются нередко тем, что они написаны для лиц, стоящих на разных ступенях духовного преуспеяния.

вернуться

108

PG 150, 1056 А.

вернуться

109

«Επιστημονική» Хаусхерр переводит scientiflque (Указ. соч. Р. 110). И действительно, в современном греческом языке слово έπιστημονική имеет значение «научная». Но нам кажется, что принятый в наших церковно–славянских (а затем и русских) переводах термин «художественная» более верно выражает смысл, влагаемый в него аскетическими писателями.

вернуться

110

См.: Λόγος 27. Περί της ίερας σ (όματος καί ψυχής ήσυχίας. — PG 88, 1096–1117. Λόγος 28. Περί της ίερας προσευχής. — PG 88, 1129–1140.

вернуться

111

Λόγος πρός Θεόδουλον… περί νήψεως καί άρετής. — PG 93, 1480–1544.

вернуться

112

См.: Μεβοδος της ίεράς προσευχής καί προσοχής. Подлинный текст этого выдающегося произведения православной аскетической письменности был впервые напечатан Хаусхерром в его «La mithode de l’oraison Msychaste», p. 150—172. До этого полностью был известен только новогреческий перевод этого «Слова». См.: Φιλοκαλία. Венеция, 1782. С. 1178–1185.

вернуться

113

См.: Τοΰ όσιου πατρός ήμών Νικηφόρου Μονάχου λόγος περί νήψεως καί φυλακής καρδίας. — PG 147, 945–966. Относительно времени жизни прп. Никифора Монашествующего существует много мнений: одни (Φιλοκαλία. С. 867) считают его учителем св. Григория Паламы (житие его этого не подтверждает), другие относят его к XII—XIII векам (Jugie. Les origines… P. 179—185). Мы относим его ко второй половине XIII века на основании указания св. Григория Паламы в пятом «Слове против Варлаама», что прп. Никифор Монашествующий пострадал за Православие во время гонений после заключения Михаилом Палеологом Лионской унии (1274 год) — см.: Порфирий (Успенский), еп. История Афона. Ч. III. Вып. II. С. III и 634. Учителем св. Григория Паламы прп. Никифор Монашествующий поэтому вряд ли мог быть, как это можно заключить из второго Слова св. Григория Паламы «Против Варлаама», где он причисляет прп. Никифора к подвижникам прежних времен, а не к отцам, с которыми он был лично знаком. См.: Υπέρ τών ίερώς ήσυχαξόντων. — PG 150, 1116 С (об этом см. у Жюжи, указ. соч.).

вернуться

114

См.: Περί τής άναπνοής. — PG 150, 1316 C–1317 A; Περί τοΰ πώς δεΤ καβέξεοβαι. — PG 150, 1329 Α–1333 Α.

вернуться

115

Такого мнения держится еп. Игнатий Брянчанинов в своих весьма замечательных аскетических творениях, крайне важных для понимания святоотеческого учения об умной молитве (в 1, 5 и особенно 2–м томе его сочинений).

вернуться

116

Это утверждает Хаусхерр в вышеуказанной работе «La mithode de l’oraison Msychaste» и особенно в статье «Note sur l'inventeur de la mithode de l’oraison Msychaste» (in: Orient. Chr. Т. XX. 1930, 179–182). Хаусхерр оспаривает (как нам кажется, без достаточного основания) принадлежность «Слова о трех образах молитвы» прп. Симеону Новому Богослову, приписывает его прп. Никифору Монашествующему, которого относит к эпохе св. Григория Паламы и рассматривает как «изобретателя» «художественной» молитвы. Хорошее опровержение всех этих бездоказательных утверждений — у Жюжи. Les origines de la mithode… (см. выше). О. Жюжи убедительно доказывает, что «Слово о трех образах молитвы», если даже и не принадлежит самому прп. Симеону Новому Богослову, несомненно, однако, относится к его эпохе (а не ко времени св. Григория Паламы).

вернуться

117

Для примера укажем на статью: Недетовский Г. Варлаамитская ересь. — Труды Киевской Духовной Академии. 1872. С. 317—357. Вот в каких выражениях описывает Недетовский «художественную» умную молитву: «На востоке… существовали… такие уродливые формы религиозных упражнений, что становится грустно при мысли, до каких странностей может довести человека воображение, развитое до болезненной односторонности. Так, один настоятель Ксерокеркского монастыря Симеон изобрел чрезвычайно странный способ молитвы» (с. 329–330, примечание). Далее идет цитата из «Слова о трех образах молитвы» (по Leo Allatius). Недетовский даже не подозревает, что упоминаемый им Симеон Ксерокеркский есть не кто иной, как высоко чтимый Православной Церковью прп. Симеон Новый Богослов — один из величайших мистиков Православного Востока. Епископ Алексий, повторяя в данном случае Недетовского, делает сверх того из Симеона Ксерокеркского старца, учеником которого был Варлаам, когда он временно жил на Афоне с целью изучения монашеской жизни! (См. его статью: Византийские церковные мистики. — Православный Собеседник. 1906, I. С. 105, примечание.) Любопытно, что «художественная» молитва изображается Недетовским как плод болезненно развитого воображения, между тем как в действительности отличительной ее чертой является недопущение каких–либо образов, фантазий и вообще «парения ума».

вернуться

118

Эту ошибку делает Хаусхерр. В «La mithode de l’oraison Msychaste» он много раз отождествляет сущность умного делания с его вспомогательными приемами. Он пишет об умной молитве: «Еп resume done deux exercices composent la mithode: la recherche du «lieu du coeur» qui a valu aux Msychastes le nom «omphalopsychiques» et la repetition ininterrompue de la «ргіёге de Jesus». Moyennant quoi on arrivera ά voir «ce qu’on ne savait pas», c. a. d. en termes theologiques selon Palamas, Іаіитіёге du Thabor» (Op. cit. III). В другом месте той же книги, останавливаясь еще подробнее на внешних приемах умного делания — омфалоскопии, ритме дыхания и т. д., он утверждает, что (по мнению исихастов) «moyennant la perseverance dans cette «oraison mentale ”, on flnira par trouver ce qu’on cherchait, le lieu du coeur; et avec lui et en lui toutes sortes de merveffles et de connaissances» (Ibid., 102). Словом, достижение высших духовных состояний является для Хаусхерра (в его толковании «исихастской молитвы») как бы необходимым результатом («on flnira par troиѵег») упорного упражнения в молитвенных приемах, а не плодом внутреннего единения человека с Богом и свободного воздействия на него Божественной благодати, как об этом в действительности учили все делатели умной молитвы.

вернуться

119

В неумении мыслить «художественную» молитву как органическую часть общего аскетического учения Церкви заключается, как мы думаем, причина, почему Жюжи, Хаусхерр и другие приходят к выводу, будто бы исихасты хотели заменить трудный путь делания заповедей «легким» и «механическим» совершением молитвы. В действительности, однако, молитва всегда мыслилась в соединении с заповедями, да и самое противопоставление ее заповедям представляется неправильным, поскольку она есть не что иное, как исполнение основных заповедей о любви к Богу и ближнему.